Что не убивает

Кира села рядом.

– У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, – сказал он. – Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

– Идем. – Он встал и надел рюкзак. – Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь – чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик‑мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства:

– Не в Кужмару, нет? Подвезти?

– Кужмара – в сторону Казани? – спросил Саша.

– Да, – удивился старик, встретивший кого‑то, кто не знал, где Кужмара. – Десять кило́метров отсюда. Сами‑то откуда? Чай не здешние?

– Из Москвы. Едем во Владик. Во Владивосток.

– Далёко. По воздуху быстрей будет. Или на поезде. – Улыбнувшись, старик собрал дубленую кожу в тысячи мелких складок.

– Или нет денег? – спросил он.

– Есть. Но с деньгами слишком просто, скучно, – сказал Саша.

– Это как получается: нет денег – плохо, есть – тоже плохо?

– Дело в отношении.

– Айда, едем, там разберемся, – махнул рукой старик.

Они сели, рюкзаки кое‑как втиснули в багажник, рядом со ржавым ведром и большим мотком проволоки, тоже ржавой, и неспешно поехали до Кужмары на поскрипывающей и похрустывающей машине.

Старик был милым и разговорчивым. Когда он узнал, чей Саша внук, то страшно обрадовался и стал рассказывать о его деде: как тот работал мастером на лесопилке, каких прекрасных детей вырастил и как все его уважали, ветерана войны, партизана, хорошего человека с твердым, когда надо, характером. Саше было приятно это слышать, он гордился дедом. Интересно, что скажут о нем, Саше, после смерти? Что он сделал при жизни?

Расстались у поворота на Кужмару.

Пожелав им счастливого пути, старик перекрестил их на прощание, покачал головой под впечатлением от масштаба их замысла и уехал, а они остались у трассы. До Казани меньше ста километров, час двадцать, и дело опять за малым – найти попутчиков. Машины десятками летят мимо, единицы останавливаются, но среди них нет романтиков и альтруистов, все хотят денег. Люди терпят чужаков за деньги. Они на многое готовы ради денег.

Через сорок пять минут, в начале восьмого, Саша, злой, раздосадованный, бросил на пыльную траву лист «ВЛАДИВОСТОК» и сел рядом с Кирой в полутора метрах от трассы, у дорожного указателя. Не переоценили ли они свои силы? Хватит ли их на путешествие в две с половиной недели, на другой край страны? Они не говорили об этом, но думали. Думали о Казани. Казань – точка принятия решения. Кира не привыкла жаловаться, не жаловалась и сейчас, но что она скажет там? Да и сам он что скажет?

Он обнял ее:

– Мы справимся. Отдохнем в гостинице, а завтра посмотрим Казань.

– Мы еще не в Казани.

– Будем. Что не убивает меня, то делает меня сильнее. Помнишь?

– Иногда не хочется быть сильной. От этого устаешь.

– Иногда выбора нет.

Он вернулся к трассе.

Он будет стоять до конца. Отступить легче, чем двигаться к цели, это удел слабых, а он не хочет быть слабым. Он не предложит деньги, ни копейки, никому из тех, кто остановится. Если ехать за деньги, то только назад, а не вперед.

Он мысленно представил себе Ницше, с усмешкой в пышных усах. «Что, Саша, трудно? Выбился из сил? – спросил тот на чистом русском. – Если сдашься, больше не цитируй меня, не сотрясай воздух. Не люблю слабаков, презираю их с высоты, на которой пел Заратустра».

Может, Ницше и был не в себе, но он до сих пор вдохновляет, через сто с лишним лет после смерти. Он жив в каждой строчке. Он глашатай сверхчеловека.

Саша поднял лист.

ВЛАДИВОСТОК.

Нет, Фридрих, я не сдамся, тебе не будет за меня стыдно, а мне – за себя.

Когда остановился черный микроавтобус Mercedes, а следом – черный внедорожник той же марки, с черными тонированными стеклами, Саша не знал, что подумать. Надпочечники выбросили адреналин в кровь на всякий случай.

Открылась бронированная дверь внедорожника, и оттуда вышел телохранитель в темном костюме не по погоде, с гарнитурой в ухе. Комплекции он был средней, но в нем чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой высвободиться в нужный момент. Лицо у него было неподвижное, сосредоточенное.

Следом вышел его брат‑близнец. Близнец в прямом смысле этого слова. Саша переводил взгляд с одного на другого в поисках отличий, но нашел лишь два: у первого на несколько миллиметров длинней волосы, а у второго темней загар на лице.

Молча осмотрев окрестности и просветив Сашу и Киру рентгеном взглядов, они разделились: один пошел к микроавтобусу, а второй остался на месте, не сводя глаз с путешественников.

Кира подошла к Саше.

Из микроавтобуса, спереди, вышел третий охранник – не близнец, но в таком же костюме, с таким же микрофоном в ухе, такой же комплекции. Та же сосредоточенность, тот же взгляд.

Что все это значит? Что за пантомима людей в черном?

Отъехала бронированная дверь микроавтобуса.

Вышел хозяин.

То ли бандит, то ли бизнесмен, а может, и тот, и другой одновременно – в светлых брюках, расстегнутой белой рубашке, рыжих мокасинах, среднего роста, плотный, уверенный в себе, лет сорока пяти, с глубокими залысинами и усталостью во взгляде.

Хозяин внимательно смотрел на Сашу и Киру, не двигаясь с места.