Дело №3. Крематорий

– А, ещё один детектив, – пробубнил он хриплым, противным голосом. Изо рта у него пахло гнилью, он еле стоял на ногах, казалось, ещё немного – и он совершит свой последний вздох. Старик протянул мне руку. – Многие зовут меня Странником. Вы же можете называть меня как хотите. В этом проклятом городе уже ничего не имеет значения. – Он загадочно улыбнулся. – А ведь я знал, что вы приедете. Мне о вас птицы рассказали.

И тут словно по приказу прилетела пара чёрных ворон, птицы сели на крышу его маленькой кабинки и громко каркнули. Странник, не оборачиваясь, пальцем указал на птиц.

– Они всё знают. Они всё видели.

– И что же они видели?

Странник громко засмеялся.

– О, видели много. Они единственные свидетели. – Он подошёл ко мне чуть ли не вплотную, и я заметил белую пелену на его голубых глазах. – Птицы были там, где пропадают люди. Видели, но ничего говорят, – он усмехнулся и продолжил: – Это они письмо мне ваше принесли, показали. Я уже вас заждался. Вы главное не бойтесь их, покормите, а они потом и отблагодарят. Принесут что‑нибудь интересное. Мне газеты каждый день приносят, а то тут совсем одиноко.

– Мне нужно попасть в город.

– Знаю, знаю… – пробубнил Странник. – Оставьте машину здесь, а дальше идите пешком. Жители города слишком одичали и мало ли что они могут сотворить с машиной. Они не жалуют незнакомцев.

Я вновь посмотрел на шлагбаум, на контрольный пункт. Лишь один вопрос метался в моей голове.

– Как давно закрыт этот город?

– Хм, – старик погладил бороду, – очень давно. Когда я родился, он уже был закрытым. Мама рассказывала мне, что шлагбаум никогда не поднимали, за исключением редких гостей. Но и прятать этому городу нечего, в нем нет военных баз, предприятий, где производят оружие. Ничего подобного. А история с загадочными исчезновениями началась три года назад, до этого всё было тихо. И лишь одному Мэру известно, зачем нужно закрывать границы и прятать город.

– Вы знали кого‑нибудь из пропавших?

– Конечно. Вы вряд ли найдёте хоть одного жителя, у которого не пропал родственник или знакомый. Семьи у меня нет, а мать с отцом умерли давно. Я раньше учителем работал в начальной школе. Когда люди стали пропадать, учителя вызвали всех родителей учащихся, чтобы решить, как обезопасить детей. Такие собрания проводились каждые две недели, и я раз за разом наблюдал, как родителей становилось всё меньше. М‑да… – На его глаза навернулись слезы, а голос предательски задрожал. – Когда до летних каникул оставалась неделя, мы с учениками моего класса обсуждали, как проведём предстоящее лето. И я помню… как они сидели за партами с грустными лицами. – Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. – Они боялись… Боялись остаться одни. Они такие маленькие были, но уже всё понимали. Знаете, как бывает в школе, у каждого свои друзья и враги. Мои ученики тоже, бывало, ссорились, но в последний день каждый из них написал свой адрес на школьной доске и они пообещали держаться вместе, писать друг другу как можно чаще. А с меня взяли другое обещание. Я каждое лето выбирался в другие города и по возвращении рассказывал детям, где побывал. И в тот день я поклялся, что покину Безымянный город и обязательно найду то место, где всем будет хорошо. Но так и остался здесь. Идти‑то я не знаю куда и вернуться не могу с пустыми руками, поэтому я заменил контролёра, который спешил к своей семье в город, и теперь работаю здесь уже два с половиной года.

– Может, люди выглядели как‑то болезненно перед исчезновением? Или, может быть, у них была какая‑то общая черта во внешности, например?

Странник ненадолго задумался.

– Нет. Думаю, что нет. Все выглядели здоровыми. И пропадали совершенно разные люди. О том, как пропали несколько сотен людей, вам не расскажет никто. Все будут утверждать одно: человек был, а теперь его нет. Даже полиция не смогла найти ни одного тела, ни одной улики. Люди просто пропадают.

– Может быть, у пропавших были родственники за пределами города и они просто уехали, спасаясь?

– Знаете, когда я здесь только начал работать, многие действительно покинули город, семьями и по одному, но уже год как никто не выезжал, а вороны мне раз за разом приносят газеты с новыми именами пропавших. Да и уехать теперь будет сложновато. Вокзал закрыт, заправка давно опустела. Сюда больше никто не приезжает, мы стали зоной отчуждения.

Один ворон, видимо, очень устал слушать нашу болтовню и громко каркнул, привлекая к себе внимание. Странник тут же повернулся, достал из кармана горсть орехов и протянул ладонь. Ворон послушно приземлился хозяину на руку и с удовольствием принялся поедать лакомство, а насытившись, улетел в сторону города.

– Что‑то мы заболтались, – устало прошептал старик. – Дам вам совет. Не гуляйте по городу ночью. Сейчас, конечно, вы отличите день от ночи, поэтому, как только услышите сигнал из громкоговорителей, тут же возвращайтесь в отель. Всего сигнала два: первый, в девять часов вечера, предупреждает граждан о том, что нужно возвращаться домой; второй сигнал в десять говорит, что все должны находиться дома.

Напоследок он дал мне старую, потрёпанную карту и насыпал мне в карман горсть орехов.

– Карта – чтобы вы не заблудились, а орехи на случай, если вам понадобится помощь, покормите птиц. – Старик провёл меня через свою сторожку, посмотрел в небо на летающих ворон и тихо пробубнил: – Когда я умру, то обернусь одним из них. – И вернулся на свой пост.

Здесь, за шлагбаумом, всё изменилось. Грязный снег небольшими кучками лежал вдоль дороги. По мере приближения к городу становилось всё теплее. Я расстегнул пальто. Показалась въездная стела: «Добро пожаловать в Безымянный город».

Вскоре меня встретила заброшенная заправочная станция. Разбитый асфальт, грязные колонки и навес. Информационный стенд уже давно не показывал действующих на сегодня цен на бензин, а на стоянке ржавела брошенная хозяином машина. В здании оператора, на синих стенах которого потрескалась краска, были выбиты стекла, товара на полках в зале уже совсем не осталось. Огромная вывеска с названием компании не горела, несколько букв пропали. Здесь уже не пахло выхлопными газами, бензином и свежим кофе, только гарью. Пепел дошел до самого въезда в город и оккупировал территорию заправки. Он был повсюду.

Я шёл ещё минут пятнадцать по дороге. Снега уже не было, когда начали показываться дома. Широкая трасса разделила город на две части. По левую руку в ряд стояли дома и небольшие магазины. Вывески серые от пепла, можно было только догадываться, работают ли магазины или вовсе закрыты. По правую руку раскинулась аллея, усаженная деревьями и мелкими кустарниками. Летом здесь, наверное, так зелено. А сейчас деревья голые и сухие, тени от ветвей на земле создавали причудливые узоры. И то ли из‑за зимы, то ли из‑за местного климата, но природа здесь казалась мёртвой. Уличные фонари освещали главную дорогу, но во дворах было совсем мало света.

Я глубоко вздохнул, желая ощутить этот город. Резко, словно удар в спину, ворвался в легкие запах дыма, гари, мертвечины. Грудь окаменела. Мне было сложно дышать, в глазах потемнело, я упал на колени, руками почувствовал холодный асфальт. И больше ничего. Запах гнили был настолько ярким, будто исходил от моего тела. Меня начало тошнить, а я всё пытался хоть немного выдохнуть. Когда это закончилось, я обессиленный лёг на сухую траву.

Город умирает, задыхается. Он заживо гниёт.

Когда мне стало лучше, я достал из кармана пачку сигарет. Привкус гнили во рту сменил табак, казалось, через сигарету дышать проще и безопаснее.