Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах

Преддипломную практику я проходила в стройуправлении, где папа работал главным инженером. Практиковалась по‑настоящему. Составляла сметы на строительство, закрывала наряды. Недельку – под присмотром прораба Степаныча. Потом Степаныча скрутило с аппендицитом, второй прораб, не помню уже, как его звали, ушёл в запой, и я вдруг оказалась на самостоятельной работе, закрыв собой внезапную амбразуру. Меня рискнули поставить сметчицей на отделку панельной пятиэтажки. Полагали, что на недельку, тем более что смета там была типовая, наряды тоже. Я вполне справилась и с тем и с другим, и меня оставили на участке до конца практики. К концу практики я многому научилась. Во‑первых, не краснеть, когда штукатуры и маляры подпускают матюги. А во‑вторых – писать в нарядах реальные объёмы, а не те фантазии, в которые меня по‑первости пытались убедить отделочники. Результатом практики стали зарплата и премия – вполне серьёзная сумма. Часть я отдала маме, остальное отложила для себя. И когда отец добыл путёвку от треста – тоже в честь моих трудовых заслуг, получается, – я на эти деньги и купила на рынке джинсы, красную майку в обтяжку и на узких лямочках и ситца в бело‑красно‑чёрныий цветок, из которого сшила юбку‑колокол.

Белый лаковый пояс я купила уже в Пятигорске, как бы поставив точку своей ревизии секретов в отношении полов. К тому времени я уже почти неделю слушала Зинины рассказы про мужиков, смотрела, как она красиво курит и щурится, а буквально накануне пошла в парикмахерскую и остригла косичку, получив взамен короткую стрижку‑каре и густую чёлку до бровей. Потом купила помаду вишнёвого оттенка, оливковые тени для век и этот широкий лаковый белый ремешок.

Вечером мы с Зиной пошли на танцы в соседний дом отдыха – в нашем санатории контингент был не тот. Как сказала Зина: «Сплошь язвенники и старпёры». И там ко мне – взбунтовавшейся, обновленной, с вишнёвой помадой на губах, пышной чёлкой до глаз, подмазанных оливковыми тенями, с осиной талией, туго затянутой пояском – подошёл Эдик. Высокий, почти на голову выше меня, плечистый, в светлом батнике и модных штанах‑«пирамидах», явно фирменных, а не кооперативных «самошивок», – ах, какой был мужчина! Эдик пригласил меня на танец, взял за руку и увел в сказку.

Сказка длилась целых четыре дня и пять ночей. Зина очень кстати познакомилась с каким‑то волосатым брюнетом и ночами пропадала у него, оставив номер в наше с Эдиком распоряжение. Как я сейчас понимаю, он оказался опытным и умелым любовником. Или, может быть, просто мы с ним совпали. Как бы то ни было, я легко и без лишних сожалений рассталась с девственностью. И все эти ночи упивалась новыми, ошеломительными ощущениями (Оказывается, моё тело умеет та‑а‑акое!). А все дни – новым для меня общением. Мы гуляли по городу, ели какие‑то чебуреки, фотографировались у уличных фотографов. И говорили, в основном – про него. Про его работу (В Москве, в цирке, помощником укротителя бенгальских тигров, вот это да!). Про людей, с которыми он встречался (Подумать только, с самим Никулиным за руку здоровался! Котов Куклачёва спасал, когда они сдуру к тиграм в клетку сунулись. Игорю Кио ассистировал в его номере со львом!). Про Москву (Ох и город, с непривычки умом можно тронуться, сколько там машин и людей. Но я не тронусь, со мной же будет Эдик!). Стихи он мне читал красивые, про любовь. Я даже тогда решила, что его собственные, и только потом, случайно наткнувшись в журнале, узнала, что стихи – Андрея Дементьева. Я тоже иногда что‑то вякала про свой Челябинск и строительный институт, он кивал, не слушая, и я замолкала. Да и что я могла сказать интересного этому москвичу, мужественному укротителю свирепых хищников? И я слушала, слушала с благоговением, страстно отвечала его поцелуям, пылала в его руках и плавилась от счастья – вот она, Любовь, дождалась!

А на пятый день Эдик исчез. Ушёл утром из моей постели, и не вернулся. Я весь вечер металась, не зная, где его искать – на танцплощадке в доме отдыха его не было, а ни фамилии, ни номера, где парень остановился, я не знала. Некогда было спросить – мы про другое говорили. Под утро меня, зарёванную и распухшую, нашла в номере Зина, подключилась к поискам и все выяснила. Мой Эдик оказался не Эдиком, а Петей. Не москвичом и не дрессировщиком, а лаборантом из Красноярска. И вчера он уехал домой – путёвка кончилась.

Моя путёвка тоже кончилась, одновременно со сказкой. Я поменяла обратный билет и вернулась домой на десять дней раньше. Родители, против ожидания, спокойно отреагировали на мой новый облик. А я, чувствуя себя Золушкой, чей принц ровно в полночь превратился в мерзкую крысу, пошла оформляться в стройуправление. Попала на бумажную работу, и вскоре возле меня даже стали крутиться молодые мастера с намёками насчёт кино и дискотеки. После «Эдика» не хотелось никого и ничего. А через месяц укротитель бенгальских тигров дал о себе знать. Моей пятигорской сказке последовало продолжение, – выяснилось, что я беременна. О том, как я решила оставить ребёнка и как не решалась сообщить об этом родителям – отдельная история. Они, кстати, приняли известие спокойнее, чем я ждала. И Никитку полюбили без памяти. И никогда, ни разу, меня им не попрекнули.

А зачем им попрекать, когда я все слова сама себе сказала? Что права была мама, что серьёзные, настоящие мужчины смотрят на скромных девушек, а на расфуфыренных дур – только подлецы, Эдики всех мастей. Дала себе слабину, расфуфырилась – и пожалуйста. Мне потребовалось ещё несколько лет жизни плюс свершившаяся в стране сексуальная революция, чтобы я поняла – всё, что я о себе нарешала и всё, чему меня учила мама – ерунда. Скорее, наоборот: на скромных девушек чаще всего реагируют либо зануды, либо неудачники, либо ловеласы в поисках лёгкой добычи. А на распущенных, пардон, раскрепощённых, девушек обращают внимание… А хрен его знает, кто там на них внимание обращает. Личного опыта на этот счёт я так и не приобрела – слишком быстро перескочила из девушек в молодые мамаши. На мужиков опять смогла смотреть года через три, когда отдала Никитку в садик и вышла на работу.

Кстати, с этим своим декретным отпуском я очень удачно пересидела лихие для нашего стройуправления дни. За три года оно превратилось в акционерное общество, народ, переживший волну сокращений, научился работать по‑рыночному: с минимумом халтуры и на трезвую голову. Я, как вернулась, попала в личные помощники к новому шефу, бывшему прорабу Иван Иванычу. Ему как раз только‑только компьютер поставили, нужен был человек, который соображает. Не соображал никто, и я в том числе. Но я догадалась вызвать ребят, которые компьютер ставили, и попросила показать мне хотя бы азы. Они показали, я поняла, как открывать и сохранять документы. А тюкать по клавиатуре двумя пальцами – вообще дело знакомое, не сложнее, чем на машинке печатать. Иваныч, оценив мою смелость и грамотность, потом на курсы меня отправил.

Так вот и стала я в нашей конторе личным помощником гендиректора, первым специалистом со знанием персонального компьютера. И мужчины стали обращать на меня внимание. Иногда слишком назойливое, и в основном – чьи‑то мужья, пузатые и лысоватые, подуставшие от семейной жизни и искавшие «свежих веяний» на стороне. Им казалось, что молодая мать‑одиночка – как раз то самое веяние. Один так и выдал прямым текстом: давай, мол, по‑бартеру. Ты мне – любовь и ласку, я тебе – гормональную и материальную поддержку.

Тогда я послала коммерсанта на три буквы – научилась уже к тому времени не просто не краснеть от мата, а и сама заворачивать при необходимости. А где‑то через полгодика сдалась, – закрутила роман с Василием, женатым инженером с цемзавода из области. Он к нам частенько заглядывал, поставщик, как‑никак. Василий никогда не приставал и не обшаривал сальными глазками, как некоторые, напротив – смотрел с восхищением и какую‑нибудь шоколадку или апельсин обязательно приносил. Ну и в День строителя, когда все гуляли на общем празднике, мы с ним и согрешили.

 

Конец ознакомительного фрагмента