Дневник Джессики

То, что открылось моему взгляду, я не смог бы описать, если бы не видел сам. В ту секунду я одновременно и умер, и понял всё, и захотел убежать, кричать – не знаю, всё сразу. Такой спектр эмоций ещё не пробивал меня разом. Да, я нашёл ее.

На что способна семилетняя девочка? На многое, если того стоит её жизнь. Но на что способен пойти человек, когда в его руках эта самая жизнь?

– Господи… – это всё, что я смог прохрипеть. Горло пересохло в мгновение. Было даже как‑то непривычно слышать себя со стороны.

Я начал обходить кровать против часовой стрелки.

Это было странно, если слово «странно» вообще вписывалось в эту сцену. Все кадры, которые я видел с разных углов будто бы сохранялись мною, как фотографии, когда я моргал. Они плотно впечатывались в мой мозг с лёгким жжением. Я не мог их оттуда вытащить, даже спустя десяток лет.

Ева лежала на кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны. Они были связаны верёвкой, соответственно каждой. Голова запрокинута назад, к изголовью кровати, рот приоткрыт, в последнем издыхании.

Вся верёвка была в крови ближе к коже. Я видел, как Ева сжимала своими маленькими кулачками верёвки слева и справа, как её жёсткие волокна въедались в кожу. Ноги были так же в крови, будто тот, кто её связал, очень долго… Тёр этой жёсткой верёвкой, пока не протёр на щиколотках кожу до мяса, до костей. Верёвка там была тоньше, чем на руках. Или Ева сама отмахивалась ногами, но долго и безуспешно, что пугало ещё сильнее.

Ева была полностью голая. Всё её тело было в порезах и ранах, а на столе лежал огромный нож с витиеватой ручкой, такой же, как сама кровать.

Позолоченная рукоятка ножа немного стёрлась в середине. Видимо по той же причине, что и скрип двери – часто пользовались.

Еве нанесли ударов сорок, наверное, я не считал. По всему телу, даже там, внизу… а затем перерезали горло. Наоборот, нет смысла, думаю. Это делал маньяк, а не убийца. Маньяки хотят видеть предсмертное мучение, агонию, они так самоутверждаются, когда их буквально просят о смерти. Убийцы просто убивают. Если бы Еве сначала перерезали горло, она бы не чувствовала никаких издевательств над собой и не видела их. А маньяки хотят, чтобы их жертва видела это. Тупая животная ненависть.

Я подошёл ближе и закрыл ей глаза. По лбу и где‑то ещё по телу уже ползали мухи. Я отмахнул их и накрыл её тело изорванной простыней. Она всё видела, от век видны борозды слёз, которые немного смывали её собственную кровь. Я не знал, что мне делать. Я просто сел на пол и стал ждать. Не знаю, сколько прошло, вечность или час. Что‑то очень сильно и больно надорвалось внутри.

Таково было моё начало. Оно есть у всего, самого великого и омерзительного. Моё было таким. В дыре, которой почти на карте не видно.

Копы приехали с мигалками, опечатали дом, кто‑то проблевался. Джесс привела их. Это были копы из центра. Потом окажется, что моя сестра иногда приезжала к этому дому в ожидании чего‑то.

Она видела, как приехал Бронсон, видела, как туда же приехал его коллега Барри Олсон, как они привезли Еву. В окнах второго этажа зажжется свет – на улице смеркалось. Бронсон уедет через полчаса, а Олсон останется с Евой. Крики Евы Джесс запомнит надолго. Это она расскажет старшему копу и больше никому, даже мне.

Я рассказал все. Думаю, это был знак или предупреждение, которым я по незнанию не воспользовался. Ни птицы, ни волки, ни кровь, ни сны, ничего не остановило меня от потери друга. Может, не единственного, но первого. Всю дальнейшую жизнь я испытывал эту тяжесть в груди.

Отец Евы, Патрик Бронсон, школьный психотерапевт, исчез. Так мне потом сказали. Теперь никто ничего не узнает. Это ушло куда‑то глубоко, оставив на Земле одного живого свидетеля.

Меня несколько раз опрашивали. Один был с усами, другой посерьёзнее и очень… Будто он всё понимал, но понимание на факты и бумагу не изложить. Его звали Томас. После допроса он потрепал меня по волосам и сказал, что всё будет хорошо.

– Смерть не для того, кто умирает, а для тех, кто остается жить с этим. Все люди с этим сталкиваются. Тебе повезло чуть меньше, потому что ты столкнулся с этим раньше. Надо жить дальше, парень.

– А еще она для копов, которые это расследуют. – Заткнись, Эйпкорт.

Я не понимал, почему я так часто терял друзей в дальнейшем, но почти всегда я убеждался в том, что виной всему неистовая человеческая жестокость, животная ненависть. Необъяснимая, даже далеко не инстинктивная.

Когда закончился учебный год, мы уехали из Уоквента. Я сидел в машине и не знал, куда она меня привезёт. Я просто смотрел в окно, проезжая мимо сотен тополей, и думал о том, что смерть людей приходит с рождением одного нового – меня. Я знал их, говорил с ними, это не сказки на ночь, это живые люди. Были живыми.

Всё, чего я хотел, это просто не думать о том, сколько проблем принесёт мне новая школа, новый город, новая жизнь. В новую жизнь мы везли очень много старого барахла. Символично.

Тополя сменились полями. Скрип тормозов, машина медленно подкатилась по гравию к обочине. Посреди дороги стоял олень и смотрел на машину. Через лобовое стекло. Прямо на меня. Не на родителей, не на Джесс, которая спала, а на меня. Фыркнул и медленно прошёл дальше, поперёк дороги.

«Все только начиналось, Питер», – подумал я про себя и последовал примеру сестры – уснул.

 

 

ГЛАВА III

 

БОЖИЙ СЫН

 

 

«Громом грянут раскатистым

павшие в пропасть времени обманы…»

 

(с) Дж. Майерс