Дневной поезд, или Все ангелы были людьми

– Значит, он тайком вернулся.

– Не шутите так. – Обращаясь к Добролюбову, Герман Прохорович старался не смотреть в сторону Боба, сразу настороженно притихшего при упоминании Солженицына.

– Я и не шучу. Я к шуткам вообще не склонен.

– Но Солженицын живет в штате Вермонт – далековато отсюда.

– В таком случае полагаю, что я встретил его двойника.

– Так бы ему и дали, двойнику, свободно расхаживать по улицам и смущать народ, – сказал Боб со знанием дела, словно он ни о чем так хорошо не был осведомлен, как о границах дозволенного двойникам.

– Тогда будем считать, что это призрак. – Добролюбов поскучнел, показывая, что ему ничего не оставалось, кроме как предложить самую нелепую версию событий тем, кто не принимал его разумных объяснений.

– Не призрак, а просто так бывает… – подсказал Герман Прохорович более приемлемый выход из положения. – В толпе кто‑то мелькнет и покажется на кого‑то похожим. А приглядишься внимательнее – никакого сходства нет. Сам себе удивишься, что так обманулся. Вот и вам, скорее всего, показалось. Соглашайтесь. Не спорьте. Мало ли, что кому покажется. Ну и дело с концом… – Он тоже стал примирительно помешивать чай в своем стакане.

Добролюбов же, напротив, заупрямился и отказался от уступок, на которые чуть ранее было уж согласился:

– Нет, извините. Я за свои слова отвечаю. Я видел на платформе Солженицына.

– Так‑таки самого Солженицына?

– Да, самого, и мне ничего не привиделось, не показалось и не почудилось.

Герман Прохорович зашел с другого бока.

– Может быть, вы перед этим немного того… выпили?

– Я вообще не пью. Тем более перед посадкой в поезд.

– Похвально. Но как вы могли его видеть, вашего Александра Исаевича! Это, простите меня, вздор! – Герман Прохорович стал терять терпение, при этом предлагая всем удостовериться, что виновен в этом совсем не он.

– Да уж так. Видел, и все. На моих глазах он вошел в оцепленный вагон. Охрана его пропустила.

– В оцепленный вагон? Ах, в оцепленный вагон! – умилился Герман Прохорович святой наивности того, кто мог позволить себе подобное утверждение. – А вы знаете, милейший сказочник Ганс Христиан Андерсен, кто в нем едет, в этом вагоне?

– Откуда мне знать? Полагаю, какой‑нибудь важный чин со Смоленской площади или не менее важный иностранный гость.

– Гость! – Герман Прохорович обвел всех присутствующим значительным взглядом, предлагая засвидетельствовать, что это слово было произнесено не им. – И не какой‑то там, знаете ли, заштатный гость, а Его Святейшество Далай‑лама со свитой приближенных к нему духовных лиц.

– А вам откуда это известно? – спросил Боб, безразлично интересуясь источником подобных сведений.

– Из наших советских газет. Впрочем, не только из газет… – Германа Прохоровича вдруг осенила некая догадка, заставившая его приоткрыть от изумления рот и тронуть себя за темечко. – Так вы говорите, что Солженицын вошел в оцепленный вагон? Тогда я не исключаю… не исключаю.

– Чего вы не исключаете? – спросили все в один голос.

– Одного, знаете ли, весьма пикантного обстоятельства.

– Какого? Какого?

– Боюсь, меня не все поймут… но я не исключаю, что оный диссидент, клеветник и все прочее Солженицын был перенесен сюда духовными усилиями Его Святейшества Далай‑ламы или сопровождающих его лиц. Это, с вашего позволения, телепортация. Явная телепортация. В Тибете сие до сих пор практикуется.

– Теле… теле… как вы сказали? – уточнила Капитолина.

– Телепортация, мгновенное перемещение объекта на любое расстояние.

– Вы явно преувеличиваете возможности Далай‑ламы, а то эдак все наше Политбюро оказалось бы в Индии или на Тибете. Да и зачем Далай‑ламе Солженицын? – спросил Боб с тем же безразличным интересом.

– Вопрос не ко мне. За священных особ такого ранга я отвечать не могу. Но, наверное, зачем‑то понадобился. Если Солженицын взывал к тому, чтобы осчастливить взрывом атомной бомбы Советский Союз, то почему бы ему и Тибет не включить в свою долгосрочную программу?

– Можно надеяться, что вы не считаете Солженицына великим писателем? – спросил Боб насмешливо, словно после утверждения об атомной бомбе собеседнику было легко с ним согласиться.

Но Герман Прохорович соглашаться‑то и не спешил:

– «Архипелаг», «Красное колесо»… Надо читать, а потом уже судить. Все согласны? – Он обвел взглядом собравшихся.

Все промолчали, не желая обозначить свое согласие, хотя и возражений ни у кого не нашлось.

– В таком случае предлагаю… что можно предложить в таком случае? – Герман Прохорович всех явно забалтывал, чтобы выиграть время, нужное для поисков в портфеле чего‑то такого, чему хотелось придать видимость заранее приготовленного сюрприза. – В таком случае позвольте вам предложить для пробы… что? – С этими словами он извлек из портфеля странную бутылку темного стекла и необычной формы, завернутую в обычную газету.

 

Не чокаясь

 

– Что это у вас? В таких бутылках отбывают срок джинны, наказанные за непослушание.

– Или томятся плененные нимфы, русалки, водяные, духи морских глубин. Где вы это взяли?

– Вам кто‑то подарил? Вас облагодетельствовал?

Руки потянулись к бутылке, и его засыпали вопросами, на которые Герман Прохорович, однако, не спешил отвечать – так же, как и не позволял чужим рукам (может быть, даже немытым) прикоснуться к бутылке.

– Все вам расскажи… Ну, будем считать, что подарили. Такой, знаете ли, ценный… а может быть, и бесценный подарочек.

– От кого?

– Тут на платформе, оказывается, встречаются – свободно расхаживают – подобные дарители. И главное, бескорыстные – из числа тех, кому просто хочется проявить к вам участие, позволить себе некий учтивый жест, в конце концов просто сделать вам приятное.

– А что нам прикажете со всем этим делать?

– С чем?

– Ну, с содержимым вашей бутылки…

– Полагаю, самым разумным будет напиться, раз уж истина, как говорится, в вине. Или есть другие мнения?

– По поводу истины‑то? Возражаю.

– Ну возразите… – Как предоставляют летчику простор для полета, Герман Прохорович предоставил Бобу все возможности для возражений.