Дневные поездки, ночные вылазки. I. Нулевой километр. II. Нерукотворные лестницы

– Тут как с мало приятным запашком, – объяснял Карл‑Густав Андерсену, не стесняясь присутствия Ила. – Не знаешь, откуда воняет – места себе не находишь. Невольно принюхиваешься: не от тебя ли? А если определился – так либо выносишь источник амбре, либо сам перемещаешься на удовлетворительную дистанцию. Либо моешься. Или лечишься. Есть, конечно, пятый вариант: наш. Несёт мертвечиной из пустынного Сайя, верней из некогда градообразующего предприятия – Сайских шахт. Избавиться от источника – руки коротки, переместиться – ограничительный эдикт не диктует. Но опыт подсказывает: повоняет три дня, неделю от силы – потом задует не оттуда. Перспектива светлого будущего – великое дело: и не к таким запашкам привыкаешь, они ж не навсегда. Только выносить мою теорию в широкие массы – затея такая же бесполезная, как выезды при любимом циклоне. Это Муз хорошо тогда придумал: «экологически обоснованные» исходы в заштатную урбанистику. Пыль‑то по всему Полукружию. В городах народ попроще наших, но был я и в Жемсе, и в Хаторине в удачное время. Посмотришь любому прохожему в физиономию: очевидно – нанюхался. Представляю, как они при южном ветре обрадуются броуновскому движению нашей нервной поросли: ещё сильней обрадуются, чем обычно. Да и подопечные, напрыгавшись по возрастным планкам, вдруг возьмут и обнаружат, что не такой уж это праздник – дневные поездки. Симпатичный молодой человек Муз, не злой, а удумал, не подумав, диверсию против рода человеческого и против меня лично: я, знаете ли, на целый город капель не намешаю, но ведь попробую и сгорю на работе. Так вот, уважаемый коллега, делиться с нашей публикой моими соображениями об источнике запашка ещё сильней не стоит, чем брать на вооружение идеи Муза. Шахты – брошенные, но не заваленные, воздух, засасываемый в воронку: ветер ныряет в индустриальные недра, орёт и гудит как резанный, потом вырывается на волю, отяжелевший и буйный от переизбытка хлорида натрия… Это красиво, драматично, на грани мистики – то есть в их вкусе. Вы мне верите – они мне тоже поверят, а я сам себе верю гипотетически: сколько южную соль ни исследовал – нет в ней ничего, чего не нашлось бы в россыпях с востока и юго‑запада. Только она помнит шахты, а шахты помнят: а) осуждённых, которые в них загибались за бесплатно; б) шестьдесят четыре военных конфликта, которые из‑за них развязались, и про которые в учебниках пишут не каждый год, а в зависимости от настроения и состава Фогрийской Дюжины. Но вот заговорю я на шарлатанском: скажу ученикам, что соли цепляют на себя то, что под микроскопом не видно, что нас повально кроет от эха в индустриальных недрах. Да, нас – мне тоже запашок не нравится, но для меня он как звонок на урок. Правда, вместо «пошёл трындеть про устройство вселенной» мелодия выводит «пошёл облегчать маету тем, кто реагирует как здоровые люди»… Или как неподготовленные к жизни в регионе существа – тут уж смотря кого цитировать. А поросль наша что? Ну десять‑пятнадцать личностей соберутся по моему примеру: примут к сведению, что Сайский порошок‑запашок выводит их из себя и доблестно прекратят выводиться. Что касается Ила, который всем видом демонстрирует намерение впредь имитировать непробиваемость – вряд ли он сменит психосоматический сценарий, разве что теперь выражаться как вы его не учили будет не про погоду, а про места не столь отдалённые. Ладно, Ил, дважды прошу прощения: в третьем лице о присутствующих говорить без надобности, к тому же я тебя только что недооценил, но – к чести моей – лишь на словах. Крыть обсценной лексикой ты станешь не величины, определяющие положение Сайских шахт относительно поверхности земного эллипсоида, а всю систему координат, в которой не могла не завестись абстрактная дрянь, от которой мы тут конкретно дуреем. Так вот, сделай милость: пей отраву‑на‑травах, которую Андерсен невзирая на нестерпимую горечь непритязательно называет отварами, и не рассказывай никому про мои инсинуации. Вас тут около сотни впечатлительных и впечатляющих личностей. И если половина будет настойчиво думать про зловещие шахты – особенно надышавшись соли с южной метлы – там такие, с позволения сказать, демоны заведутся и примутся размножаться, что в столице запахнет гнусью, не то что по всей Солонке.

– Я придерживаюсь вашего мнения в общем, но не в деталях, – заявил Андерсен, когда Карл‑Густав иссяк. – Допустим, недопогребённый под дюнами Сай – святилище немыслимого и легко повторимого ужаса. Но газ, которым под завязку заполнены шахты – лишь концентрированный воздух любого государства. У наших подопечных нет привычки к этому яду, что, по правде, продолжает меня изумлять, особенно в некоторых случаях. Казалось бы: уж кто видел и делал всякое, так это наши «подростки», но нет – от Сайского ветра их тошнит и выкручивает. Может, потому и выкручивает, что все как на подбор – господа с послужным списком, а не tabulae rasae. В главном я с вами согласен: не надо прикармливать страх перед миром людей и делать наживкой Сайские шахты. Но не потому, что наши впечатлительные 97 поселят в индустриальных недрах плотоядных демонов, которые хором надышат чуму на Фогру – хоть бы и так, мне что за дело, а потому, что хватит с них ежегодных прививок южного ветра и воинствующей Нелли, которую хорошо бы отправить в бессрочную командировку в Жемс или Капу, но она там не выживет, а запирать её в отдельном флигеле некрасиво, стыдно, не по‑человечески… Как же мы запутались в терминологии. Что с тобой?

Последний вопрос предназначался Илу, с которым за два монолога случилось пять возрастных скачков, пусть и в пределах личной нормы.

– «Разве что усыпить», – процитировал он Карла‑Густава, балансируя на шестнадцати, откатился к двенадцати и расшифровал: – Не думать в сторону шахт слишком настойчиво, особенно под больным ветром? Не плодить – раз уж предупредили – осязаемых страхов и прочих бесов? Как нефиг делать!

– Боишься в одиночку поселить в Сайских недрах что‑нибудь монструозное? – ухмыльнулся Карл‑Густав. – Не бойся! Видишь, Андерсен разрешает, особенно если дышать чумой и орать по ночам оно будет в сторону Фогры, а не в нашу. Но если серьёзно, держи себя в руках. Я знаю, ты можешь.

Потом Карл‑Густав ушёл мешать капли, а Ил опять качнулся к верхней границе личной нормы и прошуршал:

– Ну и откуда у него такие заблуждения на мой счёт?

Историк усмехнулся, сказал:

– Знаешь, задерживаясь на планке 12, ты удивительным образом мудрее и проницательней.

– Зато на планке 17 ноги длинней, – фыркнул Ил.

– Незначительно, – пожал плечами Андерсен.

Илу стало обидно.

– В быту заметно, – он уткнулся в пустую кружку. – Стремянка нужна не всегда, а через раз. И шмотки лучше сидят.

– Кто же спорит, – донеслось с той стороны учительского стола. – Чуть меньше драпировки на щиколотках, чуть больше сходства мешка со свитером на плечах, чуть гуще туман в голове до следующего стойкого отката. Меж тем Карл‑Густав на твой счёт не так уж заблуждается. Будешь ли ты болтать о его инсинуациях? Вслух, конечно, не будешь. Отразится ли этот разговор на бумаге? Возможно. Знает ли Карл‑Густав о дневниках, фрагменты которых расползаются по всем корпусам? Знает. Считает ли он, что твои записи – не худший способ внедрить отравленный Сайем ветер в интернатский фольклор: исподволь, страшной сказкой, а не набатом? Очень на то похоже, иначе стал бы он распинаться. Можешь ли ты держать себя в руках и не дышать в сторону упомянутых шахт? Поверхностно – ещё как можешь, если захочешь, но речь‑то не о поверхности. Только чего ты испугался, слушая Карла‑Густава? Подземной тьмы, заблудившихся сгустков отчаяния, которые обязаны были стать злобными духами? По‑моему нет. Ты дёрнулся, когда представил, каких явлений сам налепишь из гнусного воздуха – невольно, ненароком, в лучших традициях. Почему я спокоен? Ты слышишь про брошенные шахты не в первый раз – прежде ты их не связывал с южным ветром, но Сай для тебя – не иррационально жуткое место, а кусок нескольких неприглядных историй.

– Куски неприглядных историй иногда норовят превратиться…