Дом Безгласия
Я отбросил эти мысли прочь, когда на веранде появились родители, и за ними со скрипом захлопнулась москитная решетка. Папа махал нам худой морщинистой рукой; волосы и бакенбарды поседели, кожа высохла на солнце – хоть бейсбольные перчатки из нее делай. Мама улыбалась лучистой улыбкой, торопливо вытирая руки о фартук, чтобы тоже поприветствовать нас. Может, это стереотип, но единственная вещь, которую женщина любит больше, чем приготовление еды, – это приготовление еды на компанию. И никто в жизни не ел ничего более аппетитного, чем вкусняшки из маминой печи или духовки.
– Привет, коллеги! – воскликнул папа, когда я открыл водительскую дверь. Он всегда нас так называет при встрече. Я никогда не понимал, в шутку или нет. – Рад, что вы доехали целыми и невредимыми, и как раз вовремя. Судя по направлению ветра, с юга надвигается ураган.
Для папы прогноз погоды необходим, как воздух.
– Здравствуй, сынок! – Мама заключила меня в объятия, не дав разогнуться, и расцеловала в обе щеки.
Тут из машины высыпали дети, и начался истинный бедлам.
– Баба!
– Деда!
– Мейсон!
– Хейзел!
– Бабуля‑дедуля!
– Уэсли!
– Дедушка!
– Бабушка!
– Где мой маленький Росомаха?
– Выпустите меня из этого дурацкого кресла!
Все принялись обниматься; кто‑то споткнулся; папа растянул мышцу на спине; вроде бы кто‑то украдкой смахнул слезинку или две, однако в суматохе я не запомнил, кто именно. Радость била через край; восхищение по поводу предстоящих недель наполнило воздух, почти как ожидание снега на Рождество. Черт возьми, мы снова у бабушки, а значит, в мире все хорошо.
– Выгружаем вещи, дети! – крикнул я, указывая руками в противоположных направлениях. Потом посмотрел на папу и внезапно замер. Я заметил в нем какую‑то печаль; она промелькнула и тут же исчезла, однако мое приподнятое настроение дало трещину. Впрочем, папа всегда вел себя несколько загадочно, а порой даже впадал в хандру.
Дети хватали сумки из багажника, пиная друг друга; кто‑то вопил.
– Как доехали? – спросила мама.
– Без особых приключений. – Я уже позабыл всякие незначительные подозрения. – Мейсону могут понадобиться таблетки от газов. – Все четверо захихикали, и Мейсон в особенности.
– Уэсли, расскажи о своих планах, – обратилась мама к старшему. Остальные демонстративно запыхтели – как бы от напряжения, от того, что втаскивали тяжелые вещи на веранду.
– Да мне особо не о чем рассказывать, бабушка, – пожал плечами сын. Жест, усовершенствованный тинейджерами прошлых поколений и взятый на вооружение нынешними. – Учебный год кончился, и я успел соскучиться по друзьям. Сейчас предвкушаю веселые деньки. Жду не дождусь, когда смогу потусоваться с кузенами. И поглощать твою стряпню, пока не лопну.
Он всегда говорил с некоторой… взрослостью, что никогда не вводило меня в заблуждение.
Вот и у мамы в глазах мелькнула та же мысль.
– Погоди, ты еще не пробовал мою новую запеканку. Просто пальчики оближешь.
– А как же правила хорошего тона? – парировал Уэсли. – Меня с детства учили пользоваться салфеткой.
Бабушка заставила себя рассмеяться – несколько несоразмерно качеству шутки.
Итак, мы прибыли.
Со вздохом, который заключал в себе миллион слов, я вошел в дом.
3
Ужин вышел таким, как и обещала мама. Не заметил, чтобы кто‑то облизывал пальцы – я точно не облизывал, – но еда была выше всяческих похвал. Не знаю, то ли маме не нравилось убирать остатки еды в холодильник, то ли она решила превратить нас в слонов, однако на столе еще возвышались горы еды, а мы уже давно сидели, откинувшись на спинки стульев, и страдальчески поглаживали животы. Я был сыт по горло еще минут за двадцать до того, как закончил есть.
Но еще чуть раньше, в процессе переноса мяса, овощей и выпечки с подносов и блюд на тарелки, далее в рот и наконец в желудок, Хейзел замерла с нагруженной вилкой и заявила, громко и отчетливо:
– Дедушка, будь так добр, расскажи нам какую‑нибудь историю из былых времен! – тон и слова вполне соответствовали бы любой знакомой мне взрослой женщине, никак не десятилетней девочке. – Только пожалуйста, правдивую историю.
– Да, – подключился Уэсли. – Расскажи нам о мертвом поросенке в ванне.
Я усмехнулся с полным ртом, догадываясь, что имел в виду сын. Все не настолько жутко, как звучит.
– Ты о барбекю? – спросил папа. Он всегда готов плести всякие небылицы для внуков. Вот и сейчас положил вилку и откинулся на спинку стула, метнув задумчивый взгляд из‑под нахмуренных бровей. Прежнее уныние разом испарилось. – Славные были времена. В этот дом и в этот двор набивалось больше людей, чем муравьев в муравейник. И вот мы пошли в свинарник, выбрали самого жирного борова, подвесили его на ремнях, достали большой зазубренный нож…
Мама перегнулась через стол и похлопала отца по плечу:
– Дорогой, может, опустим наиболее ужасные подробности?
– НЕТ!
Никогда до сих пор не слышал, чтобы мои дети выражались настолько однозначно, да еще и в унисон!
– Непременно расскажи нам ужасные подробности. – Уэсли бросил на бабушку виноватый взгляд, словно говоря «уж прости меня». – Кровь, кишки, внутренности и все прочее.
– Да! – повторил Мейсон.
– Кровавые кишки! – завопил Логан.
Папа расплылся в улыбке, «довольный, как Панч[1]», как он любил выражаться.
[1] Персонаж кукольного театра.
