Дорога горлицы и луня

– У меня хозяйка не ты, а Аксютка!

– Кого это я к стенке прибила? – спросила Бортэ.

Княжна задумалась и не сразу ответила:

– Домового. Мне про них рассказывал Честимир.

– Это он на хозяев крышу обрушил?

– Не я! Не я! Чтоб у меня глаза лопнули, коли вру! – завопил человечек.

Агафия отошла от Бортэ, подошла к стене и взяла пушистую лапку домового в руку.

– Мы не со злом сюда пришли. Я знаю, что ты не виноват, что ты, как положено, избу свою берег от всего дурного. У меня в корзинке пироги с капустой. Коли я тебя отпущу – поешь спокойно, не обидишь нас с подругой?

– Дались мне твои… А‑а‑а! – закричал человечек, когда Агафия выдернула ухват из стены.

Ловко, как кошка, приземлился на пол. Бортэ, ожидая худого, поджала ноги. Но княжна размотала лежавший в корзине рушник, достала румяный мягкий пирожок и протянула человечку.

– Ведьма! – выпалил тот, однако лакомство принял и отошел от девиц в дальний угол – есть.

– Домовые не злые, – объяснила Агафия подруге. – Живут на чердаке или за печкой. По ночам хозяйство стерегут, полы в избе метут, по воду ходят, зерно сушат, гривы и хвосты скотине чешут. Если беда скоро – предупреждают семью храпом, воем, топотом, мяуканьем, стуком в окно.

– И у Прасковьи такой есть?

– Да. Только там у домового хозяйство – проказничать некогда. А здесь запустение, даже Аксютка не ночует. Вот он и бесится. Коли Устинья с детьми и мужем в своей избе жить не начнут, будет и у них такое же горе.

Человечек доел пирог и, не опасаясь ничего, уже по пояс погрузился в корзинку Агафии, стоявшую на полу, и чавкал. Бортэ спросила:

– И его кормить будем?

– Всякой живой душе ласка нужна. А он, поди, оголодал – сколько лет на этом дворе ни крошки не было?

– Восемь ртов, – покачала головой кередка.

– Домовые маленькие, много не съедят.

Но в это время человечек поднял голову, довольно урча. Шерсть на руках и лице была в крошках и капусте, рубаха испачкалась, из большого рта два пирога торчало. Девицы не смогли сдержать улыбок. Новый знакомый проглотил пищу и сказал беззлобно:

– Вот уродины.

– Зачем ты так говоришь? Можно же похвалить, поблагодарить, попросить еще пирогов принести завтра, – заметила мягко Агафия.

– Еще чего!

– Нет ли здесь миски? Я хочу оставить поесть Аксютке.

Домовой прыгнул на печь и загремел там чем‑то. Вернулся назад с грязным чугунком. Агафия, вздохнув, пошла к реке мыть посудину. Бортэ сидела на лавке у печи. Новый знакомый напротив нее на полу уселся и почти пропел:

– Нос распух, глаза заплыли. Родная мать увидит – испугается.

– Княжна придет – назовешь ее красавицей. Или ни один пирожок до тебя не доберется – сама все съем.

Домовой скорчил кередке рожу.

Агафию пришлось ждать долго. Воротилась она в мокрой рубахе, а Бортэ и человечку объяснила смущенно:

– В Смородину упала. В первый раз чугунок мыла.

Кередка чувствовала себя совсем слабой. Оставив пирожки на столе, княжна в одну руку подхватила корзину, а другой обняла подругу и велела:

– Обопрись на мое плечо.

Когда девицы кое‑как спустились с крылечка, голос из окна пропищал им вслед:

– Благодарствую, милые! Еще приходите!

– И все‑таки как ты лоб об печку не пробила? – ворчала Агафия, когда они, покачиваясь, вышли со двора на улицу.

– Может, это печка бы разбилась, а я была целехонькая? Да и раны у волколаков заживают быстро. Ах, если б кто увидел наш бой! Сказку бы сочинили.

– Я тебе сколько угодно сказок насочиняю, только себя береги.

– Будто я сама виновата, что у вас под каждой кочкой кто‑то могучий и неведомый?

– Это потому, что тебе только бурю подавай. Да держись крепче. Чуть‑чуть… Почти пришли, Бортэ!

Девицы были уже на своем дворе. Воик сидел на лавочке под окошком избы. Заметив спутниц своих, он помахал рукой, но потом наморщил брови и встал удивленный. Почему одна за другую так хватается? У кередки лицо стало сине‑желто‑красным, все распухло. У Агафии волосы были мокрыми, прилипли к щекам и лбу, а коса висела плетью. Да и что алело на рубахах у обеих?! Бортэ не нашла ничего лучше сказать, чем:

– Худо ты, Воик, за нами приглядываешь! Уже первая кровь пролилась.

Княжна подтащила кередку к лавке.

– Унеси ее в избу.

Паренек с охотой обнял девицу раненую за плечи, а вторую руку потянул к коленям, но Бортэ мягко отстранилась и на то место, где прежде юноша сидел, шлепнулась.

– В избе душно. Я лучше здесь побуду.

– Принеси ей воды. Я пока в лесу соберу крапиву – опять кровь пошла, – распорядилась Агафия, протягивая Воику корзину. – Бортэ, голову назад не закидывай. Плохо будет.

Княжна ушла по тропинке к реке Зарянице. Кередка сидела на лавке, закрыв глаза. Паренек с сожалением смотрел на изуродованное лицо девицы и заметил вдруг, что ничем его она не прикрывает от его взгляда. Доверяет! Сердце стало биться чаще. Почему не дала себя понести? Смущается! То ли любит уже, то ли вот‑вот полюбит. От радости у Воика дух захватило. Прижав к груди корзину, он побежал в избу за водой.

 

Глава 10

 

Будем лишь помнить, что вечно к иному,

К новому, к сильному, к доброму, к злому,

Ярко стремимся мы в сне золотом…

К. Д. Бальмонт. Будем как солнце! Забудем о том…