Двадцать ноль ноль
Вика поднялась на вершину. За спиной осталась деревня, укрытая зелёными кронами тополей. Вдалеке темнел необъятный сосновый лес, а впереди дорога обрывалась крутым склоном.
Пацанов и след простыл, чему Вика, в общем‑то, не удивилась. Вполне в их духе. Позвать и свалить, не дожидаясь. И отчего она, в общем‑то, не огорчилась. Прошло то время, когда они с Валькой колесили вместе по окрестностям Высоково. Брат уже давно не нуждался в ней ни как в подружке, ни как в няньке.
Но зачем тогда мальчики звали её?
Спускаться на велике Вика не рискнула. После зимнего перерыва она немного потеряла навык экстремального вождения велосипеда и чувствовала себя не очень уверенно. К тому же, тормоза никто пока не подтянул. Совсем не хотелось ломать ногу или ещё что‑нибудь в самом начале лета. А спускаться надо было обязательно. Там, внизу тусклым зеркалом поблёскивала поверхность озера.
Пацанов на берегу не было. Это Вика поняла, пробираясь по зарослям таволги. Слишком было тихо. А там, где Валька и Стасик, тихо быть не может. Ну значит, укатили дальше, к своей сгоревшей берёзе. Догоню, по макушке настучу – решила Вика, рассердившись от таких дурацких догонялок. Она оставила велосипед внизу, а сама вскарабкалась на крутой берег.
Очень странным местом оказалось это озеро.
Издалека, с вершины холма оно выглядело вполне обычно. А вот вблизи… Поначалу Вика просто замерла от открывшейся перед ней очаровательной картины, будто сюжета японской миниатюры. Над самой водой расплела зелёные косы плакучая ива. Склонилась словно девушка над зеркалом, что затаив дыхание рассматривает своё отражение. Тонкие прутики, как нити изумрудных бус, ниспадали до глади пруда, продолжаясь в отражениях, через тонкую грань, сшивали в одно целое реальный мир и зазеркалье.
А на поверхности воды цвета молока и стали серело полутораметровое бетонное кольцо с зубчатыми, разноуровневыми краями. Вода стояла у самого нижнего края, готовая вот‑вот ринуться вниз, но ни течение, ни ветерок не смели колыхнуть гладь и вызвать движение в этом мире тишины и спокойствия.
В сумерках будто остановилось время.
«Двадцать ноль ноль» – показал маленький, серо‑зелёный экран. Двоеточие мерцало в ритме ударов сердца, а цифры застыли на месте. Слишком долго, гораздо дольше минуты висели на экране двойка и три нуля.
Слишком долго девушка носила на себе напоминание о том, кого следовало бы сразу забыть.
Вика отстегнула мягкий пластиковый браслет. Прижала к губам холодное стекло. Зажмурилась, размахнулась и швырнула часы в озеро. Не открывая глаз, услышала тихий всплеск, представила, как на поверхности расходятся круги, как вода заливает дисплей, и часы, плавно переворачиваясь, опускаются в мягкое облачко ила. А лёгкие волны уже добрались до бетонного кольца и заплеснулись внутрь, нарушая недвижность и безмолвие.
«И меньше всего нужны, мне твои come back’ и…»
Вика села на траву, спрятала лицо в ладонях. Но плакать она и не думала. Боль прошла, словно её выжгло той вспышкой молнии, оставив в душе чистый, белый свет. Но пока ещё было жаль той беззаботной лёгкости, всепроникающего счастья, что билось в груди, когда она думала, что любима по‑настоящему.
Но всё это осталось в прошлом году. В прошлом – двадцатом веке. В прошлом – первом тысячелетии.
Теперь всё будет по‑другому. Она стала другая.
А завтра будет целое лето… первое лето нового тысячелетия. И новая жизнь.
Вика открыла глаза, огляделась. Солнце село. Спряталось в туманных испарениях, что поднялись от перегретой за день земли. С болота потянулась холодная, вязкая тишина. Каждый неосторожный шорох далеко разносился в набегающих сумерках, стелился над водой, улетал в темнеющее небо.
Где‑то за склоном берега послышался звук шагов в высокой траве. Вика решила, что это вернулись мальчишки и вскочила навстречу. Но сразу остановилась, увидев сквозь тонкие ветви ивы мужчину. Незнакомец словно крался к берегу, настороженно озираясь. Пришлось спрятаться за необхватный ствол и затаиться. Мужчина исчез под берегом, и Вика услышала приглушённый разговор.
– Наконец‑то, чего так долго? – спросил кто‑то. Голос скорее всего принадлежал молодому парню.
– Тихо ты, – буркнул мужчина.
– Достал?
– Достал. Ты уверен, что место надёжное?
Вика затаила дыхание. По пальцам, что вцепились в гребешок ивовой коры, пробежал длинноногий паук, и Вика судорожно встряхнула рукой, едва удержавшись от вскрика.
– Я тебе отвечаю. Сюда не ходит никто. Смотри, вот здесь будет.
– Чё‑то не внушает доверия…
До самого затылка поднялись противные мурашки и лицо зажгло от страха и отвращения из‑за такого нечаянного подслушивания.
– Ты сам говорил, при себе держать не можешь. В деревне тоже не вариант.
Послышался шорох, словно по бетону протащили кирпич и через полминуты из‑под берега вышли двое. По зарослям таволги они молча прошагали всего в паре метров от брошенного велосипеда, но не заметили его.
С часто бьющимся сердцем Вика вышла из‑за дерева. По направлению к лесу быстро удалялись две фигуры. Девушка не ошиблась, судя по телосложению, мужчину сопровождал парень. Невысокий, худощавый, в тёмной куртке с серебристой, светоотражающей полосой на спине. Широкий зигзаг от плеча до плеча – символическое изображение молнии.
Когда загадочные посетители туннеля скрылись из вида, Вика осторожно спустилась под берег. Прямо в его склоне зиял тёмный вход.
Сводчатый коридор, высотой в человеческий рост уходил вперёд, под пруд, в сторону бетонного кольца‑слива. Вдалеке едва брезжил свет и гулко капали редкие капли.
Ну очень странное место, в самый раз тайники устраивать. И кому в такой глуши понадобилось строить столь грандиозное гидротехническое сооружение?
В душе боролись инстинкт самосохранения и любопытство. Хотя Вика предполагала, что здесь может быть спрятано. И от этих мыслей становилось совсем не по себе. Есть вещи, которые нельзя держать дома или спрятать в деревне.
Вика всё ещё стояла у входа в туннель, как вдруг издалека донёсся отголосок отчаянного вопля: – Ви‑и‑ка‑а!
Тревога и страх разом сковали плечи девушки. Она рванулась назад. Непослушными, словно ватными, руками выволокла из травы велосипед и, толкая его перед собой по мокрым зарослям, попыталась побежать. Кусты таволги и колючек мешали двигаться быстрее, цеплялись за ноги и спицы, а в переднюю вилку тут же набилась куча травяного мусора. Тишина, что застыла над лугом, пугала. Только треск кузнечиков звенел в ушах. И страшнее становилось от того, что крик больше не повторялся. Из головы не выходили те двое из туннеля.
