Две повести о любви и отчаянии

– Ну и что?..

– Почему? – вопросом на вопрос ответил я.

– Послушай, ты видел женщин в мокром нейлоновом купальнике?

– Видел, конечно же, и что с того?

– А то, что самые интимные части женского тела видны при этом наиболее четко: груди, например, то, что пониже живота. А на экране, тем более широком, все это смотрится как в лупе.

– Вам же смотреть она не запрещала.

– Похоже, что ты ей небезразличен.

– Но когда фильм будет готов, его увидят зрители…

– Ей на них наплевать.

– Но ведь тогда и я буду в их числе.

– Не знаю, что будет тогда, пока же ты – единственный, кого она стесняется. Теперь понятно?

– Нет, – ответил я. – Какого черта ей меня стесняться? Кто я для нее?

– Катись домой и выспись. Может, к утру в голове у тебя просветлеет.

Но ночью мне не спалось. Я глядел на потолок, хотя ничего в нем так и не увидел, и пытался думать. Но и с этим ни черта не получалось, мысли мои переплелись и запутались, загнав меня в какой‑то вроде бы знакомый по мифологии лабиринт, выхода из которого я не знал, и единственным шансом на спасение мне должна была быть дарована нить Ариадны. Ариадны, но с другим именем – Медея.

На что я надеялся, сам не знаю. На то, что эта самая красивая девушка, которую я когда‑либо видел, проявит ко мне интерес?

Я поднялся еще до того, как зазвонил будильник. Отключил его. Умылся, закурил и отправился будить Галину.

 

Глава 9

 

В перерыве между съемками Медея поманила меня рукой.

– Ну, чемпион, готов? – спросила.

– К чему?

– Помочь мне побороть свою фобию.

– Конечно, – обрадовался я.

– Тогда в воду!

И мы с ней поплыли. Я – вроде бы кролем, который к тому времени чуть освоил, она – тем брассом, как тот же я во время своего первого с Мерабом заплыва. Плыли мы долго, с перерывами, когда она уставала, останавливались. Перевернувшись на спину, расставив руки и ноги, как на рисунке да Винчи, решившего задачу квадратуры круга, она таким образом отдыхала, держась на воде, точно поплавок. Особых признаков беспокойства не проявлял и я, чтобы ее не напрягать, молчал, лишь иногда улыбаясь, полагая, что этим подбадриваю. Покрыли дистанцию мы примерно минут за сорок, а когда подплыли к бую, то сказал:

– Я нырну, ты стань мне на плечи и подтянись, иначе туда не попадешь.

– Ладно, – ответила.

Проделали мы все довольно ловко, будучи уже наверху, она протянула мне руку, однако, мотнув головой, я наподобие гуру Мераба взобрался на платформу сам.

– Ну как, конец твоим страхам?

– Вроде да, – ответила.

Мы лежали рядышком и смотрели в небо, голубое, без облаков. Она сказала:

– Совсем как на необитаемом острове.

– Да, – согласился, – хотя пищи нам здесь не найти.

– В этом‑то вся прелесть.

Не врубившись, какая могла быть в этом прелесть, я спросил:

– Ты хотела бы пожить как Робинзон Крузо?

– Да, – ответила. – Но чтобы у меня был Пятница.

– Не верится, чтобы тебя привлекала спокойная жизнь.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел, как ты танцуешь.

– Ни хрена ты не видел. Танцы – это отключка, как побег из тюрьмы или же – из реальной жизни.

– Она что, тебе не нравится?

– Не все, конечно, но многое в ней не может нравиться.

– Например?

– Пофилософствуем в другой раз, – ответила. – Лучше скажи, девственник, ты хоть целовался с кем‑нибудь?

Я рассмеялся.

– Эта платформа – какая‑то исповедальня. То Мераб меня допрашивал, теперь ты.

– Значит, нет?

– Значит, да. Один раз, в девятом классе. Мы покрутили бутылку, и меня поцеловала одноклассница. Признаюсь, что было очень приятно.

– И куда одноклассница делась?

– Вышла замуж.

– Итак, ты жертва безответной любви.

– Я не был в нее влюблен.

– Почему тогда поцелуй запомнил?

– Потому что другого не было, я же говорил.

– Хочешь, я его повторю?

Я подумал, что ослышался.

– Шутка? – спросил.

– Вовсе нет, – она чуть придвинулась ко мне и на секунду губами коснулась шеи чуть ниже лица. Внутри меня все задрожало. Как я с этой платформы не свалился, ума не приложу.

– Ну как? – спросила уже она.

– Опять меня точно током ударило. Двести двадцать вольт.

Она усмехнулась.

– Поцелуев теперь два. Значит, у тебя есть выбор.

– Да, – согласился, еще не придя в себя. – Выбирать будет нелегко.

– И все же: мой или ее?

– Твой, – сказал, почти уверовав в это. – И хватит меня доставать, расскажи лучше что‑нибудь о себе.