Эффект Нобеля

Осажденные почуяли слабину лишь у Муралеевых ворот, пробрались к угловой башне, под бешеным огнем кинулись в Казанку аккурат против лагеря Правой руки. Счастливчики, уйдя вверх по реке, спаслись. Большинство, настигнутое стрелами, потонуло.

Вселенская паника охватила горожан. Сновали обезумевшие женщины и дети. Бросали оружие мужчины, скидывали панцири, сдавались в плен. Русские коршунами летали по городу, добивали противника, рыскали в поисках добычи. Старики рыдали, не скрывая слез, рвали на себе одежды. В гневе настигали русские казанцев, рассекали надвое, протыкали насквозь. Реки крови забурлили по мостовым, стекая в лужи, как в жертвенные чаши. Горы мертвецов слежались у ворот, местами доходя до уровня городских стен, трупное одеяло накрыло Арское поле. Течения уносили безжизненные тела, время от времени отправляя на дно, реки окрасились в красное. Царь Иоанн, слыша стенания, приказал сотникам и тысяцким сдержать воинов от безумного истребления.

Глазатый шел к кремлю. Распластавшийся магометанин поднял глаза: «Ты‑ы‑ы!», схватил копье. Иван выбил ногой, заскочил за спину, резким движением свернул голову. Краем глаза приметил Курбского. Перекрестил убиенного, пошептал молитву, зашагал дальше.

Подбежал Андрей:

– А ловко ты басурманину шею скрутил.

– Токмо со страху. Руки сами сплелися.

– «Сами», говоришь? – Курбский на миг задумался, поменялся в лице. – Ты это… прости за оплеуху. На радостях врезал.

– Бывает. А ты, князь, почему здесь? Татары уж за реку пробились. Почто не сдержал?

– Навалились из последних сил, и все на меня, где ж тут сдержишь?

– Ну да, в городе сейчас ловчее. В полях быстрее с жизнью расстанешься.

К полудню Казань полностью оказалась во власти русских, город растаскивался по драгоценным кускам, победители брезговали медью. Золотые и серебряные сосуды оттопыривали сумки воинов, жемчуг горстями забрасывался за пазуху, паволоки перекидывались через плечи. Бегали в город и обратно, искали новой поживы, припрятывали трофеи в лесах.

Чуваш тащил за волосы пригожую девку.

– Кинь ее! – крикнул пробегавший мимо удмурт. – Айда в ханский гарем!

Просыпалось злато из тугонабитой сумки Ермака, забрякало по латам трупов, закатилось между. Казак поймал косые взгляды трех черемисов. Ощерились булавы, взмыли вверх, обрушились на тяжелый щит. Махнул мечом Ермак – по земле затрепетала отрубленная десница с зажатым перначом. Щит расплющил голову второму союзнику. Третьего разрубил от макушки до пояса.

С тоской глянул донской сын на извивающегося раненого, пнул золотую монету, отвел глаза. И застыл изваянием при виде дива – величественно колыхались хоругви, царь Иоанн горделиво плыл в седле. Конь нащупывал булыжник меж убитых, перед процессией суетились слуги, не успевая расчищать путь.

Князь Дмитрий Палецкий с дружинниками распахнул двери главной мечети. Вбежали, сгрудились у входа. Кровь стекала с мечей, алыми пятнами растекаясь по персидским коврам, от сквозняка подрагивали златотканые занавеси. По одной стороне мечети возвышались лари, набитые до краев золотом, по другую – роскошные женщины в дорогих одеяниях. Ароматный фимиам ласкал ноздри. Посреди мечети в окружении тридцати вооруженных мужей стоял на коленях и рыдал татарин в рваном халате и белой чалме. Выл от отчаяния, перемежая речь сурами, посыпая голову пеплом.

Воины выступили вперед, закрыли страдальца, обнажили сабли. Русские собрались в кулак, приготовились. Сошлись в молчаливой сече. Численный перевес быстро привел к разгрому. Палецкий рубил сверху хлипкого юношу, от души, с оттяжкой, тесня к воющему бедняку. Бедолага успевал только подставлять саблю, клинок гнулся все ниже к тюбетейке, узкие глазки бегали по сторонам. Силы покидали, следующий удар грозил стать последним, татарин взвыл по‑русски:

– Не убивай меня! Полони и веди к царю своему! Получишь большие почести! Я – Зайнаш, правая рука хана, а в бедняцких одеждах сам хан Едигер!

Зайнаш отбросил оружие, упал на колени, склонил голову под милость или отсечение. Палецкий остановился, памятуя о приказе, заискрились очи в предвкушении высокой награды:

– Ведите казанского хана к царю!

Дмитрий поймал наваждение взгляда украдкой. Видение растворилось в гареме. Ринулся в гущу, растолкал женщин, вывел чаровницу. Крепкая рука мягко откинула хиджаб. Русичи разинули рты, присвистнули, зачесали каменные лбы.

Дразнящий взгляд с поволокой, черные волосы, нежные ушки с бриллиантовыми серьгами. Кожа, излучающая свет, манящие губки, бровки дугой…

– Царь! Царь! – доносилось с улицы.

А князь Палецкий тонул в глазах казанской жены.

Великокняжеский конь вышагивал парад. На ветру реяло знамя с образом Спаса и пречистой Богородицы – хоругвь Дмитрия Донского с Куликова поля. Слуги, подгибаясь, несли честной крест. Перед мечетью Иоанн спешился. Упал на колени, возблагодарил Творца, потекли скупые слезы. Поднявшись и преисполняясь радостью, воскликнул:

– О, сколько в единый час полегло людей за этот город! И не по глупости сложили казанцы головы – велика слава и красота сего царства!

Подошел к казанскому правителю, скрестил руки на груди, грозно осмотрел. Едигер, раздавленный поражением, сгорбился, уронил глаза в землю.

– Хана в тепло, сподручных в железо, – отрезал Иоанн.

Едигера усадили на коня, повезли в Царский стан, Зайнаша погнали на привязи.

– Други! – обратился царь к внемлющему войску. – На великое дело сподвиг нас Господь. Вознесем молитву Всевышнему за успех, дарованный сегодня! Три дня вам на разграбление! Берите все, что сможете унести. Царская же доля – ни единыя медница, ни полон, ничего! Токмо Едигер, знамена царские, да пушки градские.

Молодежь с улюлюканьем бросилась врассыпную, свита и ветераны не шелохнулись.

– Где воин, пленивший хана? – Царь обвел взглядом дружину.

Из мечети вышел Дмитрий, ведя за руку женщину, вновь закрывшую личико платком. Иоанн подошел, сердечно обнял князя, похлопал по спине:

– Спасибо, друже! Получишь награду великую. И храбрецы твои славные век проживут в богатстве и здравии!

– Благодарю, государь. – Палецкий потупил голову. – Но только одна награда мила мне. Дозволь забрать эту женщину из ханского гарема.

Развеселый царь выдержал паузу – давно не приходилось слышать столь малой просьбы. Откинул платок избранницы и… растворился в омуте бездонных глаз. Застыл, как истукан, краснея лицом, погружаясь в любовную трясину.

– Друже Дмитрий, – прошептал царь, – бери всех. А эту оставь мне. Царицей будет.

– Нет! – вспыхнул Палецкий, отпихнул царя, выхватил меч. – Моя!

Князь толкнул женщину в мечеть, захлопнул дверь, прижался спиной.