Эффект Нобеля

– Не буду вас сильно задерживать. – Журналистка сделала вид, словно засобиралась восвояси. – Напоследок, хотелось бы спросить, что главное в вашей жизни?

– Бог. Творец.

У Веры отвисла челюсть, еле собралась.

– Вы ходите в Церковь?

– Нет. Бог и Церковь – это две разные… – Лугинин пытался подобрать слово. – Можно даже сказать, что я верю в Бога, но не верю Церкви.

– А если я не верю в Бога?

– Значит, в вашей жизни нет главного.

Гольц задумалась, поставила точку, собрала листы.

– Вам прислать интервью на правку?

– Не надо. Печатайте, как сочтете нужным. Напишете что‑нибудь лишнее – будет повод вас засудить.

Собеседники рассмеялись.

Грянул взрыв. Содрогнулись стекла, колыхнулись занавески. Хрипнул и заглох кондиционер.

Журналистка инстинктивно упала ничком, маникюр впился в ворс персидского ковра, сердце выпрыгивало наружу. Глазки забегали по светло‑коричневым туфлям Лугинина, легкий запашок неприятно кольнул женский носик.

Туфли развернулись к Вере, Гольц боязливо подняла глаза – Михаил Иванович улыбнулся в бороду.

– Не обманул поставщик! Стекла целы. Обещал, что выдержат взрывную волну и выдержали. Вставайте, сударыня, похоже, и на этот раз пронесло.

Журналистка вцепилась в поданную руку, поднялась, оттянула платье у талии.

Влетел Константин Петрович.

– Все целы?! Пожалуйста, не покидайте кабинет.

Исчез за дверью.

– А вас только стекла волнуют? – Вера замахала руками, как веером, стараясь оправиться от шока. – Ну да, какое это уже по счету покушение? Можно и привыкнуть.

– Я уже сбился со счета. – Лугинин махнул рукой, отойдя к окну.

«Фидель, одним словом. Такой же неубиваемый. Хотя мне грех жаловаться. Нет уж, пусть его убивают без меня, к черту все эти интервью! Еще пожить охота».

Гольц полуотвернулась, наспех перекрестилась по‑православному, поцеловала руку по‑католическому.

– Вот одна из причин, почему я не даю интервью. – Михаил Иванович не отрывался от окна. – В любую минуту может случиться подобное. Зачем подвергать риску ни в чем неповинных?

Журналистка схватила исписанные листы бумаги.

– Мне пора бежать! Спасибо за интервью, – а про себя подумала: «Да уж, спасибо. Лучше б не напрашивалась».

Олигарх усмехнулся.

– Как же ваши соседи поживают? Или тоже привыкли?

– Соседи сбежали несколько лет назад, продав мне свои земли. Дома справа, слева и напротив принадлежат мне, и для спокойствия и для передислокации. Но это не для печати.

– Конечно, конечно.

Послышался вой сирен, свист тормозов, поспешное хлопанье машинными дверьми. Вновь появился Константин Петрович.

– Ну что там? – Лугинин обернулся.

– Взрывчатка в коробке с сакурой. Садовник погиб.

Вера вскрикнула, смутилась.

– Как пронесли? – допрашивал хозяин.

– Неясно. Приборы не обнаружили. Видимо, опять новейшая разработка. Постараюсь пробить по своим каналам. Хотя и так можно сказать, откуда ноги растут.

Гольц поймала еле уловимый жест миллиардера – палец к губам. Телохранитель смолк.

Михаил Иванович обернулся к журналистке.

– Вам, наверное, не очень хочется общаться с милицией? Мы постараемся сделать так, чтобы вас допросили позже.

– Нет уж, я хочу на это посмотреть. Вторая статья наклевывается, – храбрилась четвертая власть.

– Похоже, к вам возвращается инстинкт хищницы. – Лугинин ухмыльнулся. – Пойдемте.

Двор кишел милиционерами. Возле воронки суетились эксперты, фотографировали, брали пробы грунта. Чуть поодаль безжизненно валялась оторванная рука.

Тошнота подкатила к горлу, Гольц раздула щеки, силясь сдержаться.

– Петр Степанович, – обратился Лугинин к полковнику, – если можно, допросите нашу прославленную журналистку позже. Она, хоть и не звезда, но в шоке.

– Конечно, Михаил Иванович. Рад, что вы способны шутить.

– Константин Петрович, – олигарх быстро отдавал распоряжения, – пусть Юра отвезет госпожу Гольц домой. Всего доброго, Вера Павловна. Извините, что так вышло.

Женщина только кивнула, решив отложить дополнительную статью в долгий ящик. Начальник охраны отвел журналистку к гаражам. Коротко шепнул водителю в фуражке, тот отошел. За руль сел мужчина средних лет с азербайджанским налетом, в таком же костюме, как у главного телохранителя. Константин Петрович открыл заднюю дверь, Гольц проскользнула на сиденье.

– Вас отвезут домой.

– Нет. – Вера сглотнула слюну. – В редакцию.

– Как скажете.

Мягко завелся мотор. Телохранитель выудил из кармана диктофон, вложил в женские руки. Аристократично захлопнулась дверь. Представительский седан медленно покатил к воротам.

– Уехала? – Михаил Иванович вгляделся в лицо подошедшего начальника охраны.

– Да.

– Чувствую, прокатит она меня, как тогда в Давосе. Помнишь?

 

Давос. Конец января – начало февраля. Пять лет назад.

Зал кишмя кишел представительными леди и джентльменами. Голубая стена‑фон, посредине громадный дисплей с надписью «World Economic Forum», сломанный обод колеса пронзил три синих «О». Опустевшая светящаяся трибуна. Кислая физиономия Клауса Шваба, развалившегося в желтом кресле, выслушивающего присевшего рядом индуса. Беглая английская речь, транслирующаяся на десятки языков в наушники собравшимся. Сотни видеокамер – под прицелом каждый сантиметр. Ни один жест, полувзгляд, соринка не ускользнут от всевидящего ока. Мужской парфюм соревнуется с женским в доминировании накондициорованного помещения.

Гладковыбритый Лугинин в пиджаке от Армани примостился с левого края, утонув в мягкости кресла.