Эрос & Танатос

По неизвестной ни для бойцов, ни для командования роты причине называлась она «рота «Д». При этом рот «А», «Б», «В» и «Г» не существовало. Что было зашифровано в этой литере и почему именно «Д», являлось, вероятно, военной тайной. Стала ли везением служба в таком подразделении – вопрос достаточно спорный. С точки зрения обустройства быта, конечно, имелось очень много плюсов, но главный солдатский принцип «поближе к кухне, подальше от начальства» не работал совсем. Начальства в крупном штабе было не просто много – его было в разы больше простых солдат. И солдаты эти были постоянно на виду. Состояла рота «Д» из двух взводов водителей высокого командования и взвода «разночинцев»: отделения музыкантов, по большей части живущего в клубе, отделения чертежников, выторговавшего себе право работать по ночам, и отделения охраны, в которое попал Эрик. Охраняли они штаб центрального узла связи (потому‑то и брали в охрану связистов), в обязанностях имели в «мирное время» проверять документы у входящих в здание штаба, а по тревоге занимать круговую оборону.

Когда Эрик в новенькой шинели и с вещмешком за плечами впервые попал в казарму, открывшаяся картина потрясла его до глубины души. После строгого порядка учебки творившееся вечером в расположении напоминало древнеримскую оргию (к счастью, без содомии). Дневальный с ногами сидел на тумбочке и читал книжку; беспечность его, как впоследствии понял Эрик, объяснялась тем, что на лестничной площадке перед дверью дежурил «дух», который предупредил бы дневального в случае появления командиров. Повсюду бродили разной степени расхристанности персонажи, одеждой мало напоминающие солдат. Прямо в центральном проходе отплясывали русский народный танец два молодых бойца. Причина их веселья в виде усатого коренастого парня с погонами старшего сержанта увлеченно наяривала на баяне, полулежа в кровати. Подойдя ближе, по тоскливым лицам парней Эрик понял, что пляшут они как в известной сказке не по своей воле. В дальнем углу дребезжала гитара и отчетливо слышалось девичье хихиканье. То, что в роте могут оказаться посторонние девицы, не укладывалось у вымуштрованного учебкой бойца в голове. В воздухе висел густой табачный дым и смрад самогона. Но больше всего Эрик оказался шокирован тем, что по расположению испуганным зайцем метался прапорщик, к слову, одетый по форме, а за ним гонялся длинный худой ефрейтор в гимнастерке и кальсонах с криками: «Митрич, ты обещал! Давай бороться!» Прапорщик успел юркнуть в кабинет и запереться. Длинный, как выяснил потом Эрик – ефрейтор по кличке Сяся, – был водителем командира части, генерала Черных. Он какое‑то время побарабанил в дверь, но потом сдался и лениво отправился в угол к девицам.

К бардаку в роте Эрик привык довольно быстро. Командир их отделения Саша Котелевский своих бойцов в обиду не давал, а порядки в самой охране были установлены справедливые, в отличие от полного беспредела, творившегося у водителей. Благодаря этому никаких ужасов «дедовщины» Эрик в полной мере не испытал даже в первые месяцы службы.

Вскоре старшиной роты, вместо безответственного и жалкого Митрича, был назначен старший прапорщик Лыч. Он оказался знаменит тем, что навел железный порядок в одном из самых отдаленных и запущенных гарнизонов, являвших собой до его появления чуть ли не воровскую малину. За эти заслуги он был выписан в главный штаб, чтобы повысить уровень дисциплины в распоясавшейся роте «Д». Со своей задачей человек с говорящей фамилией справился. И справился быстро. Первый же сапог, прилетевший ему в голову при попытке «построить» расслабленную «богему», он отправил в полиэтиленовом пакете в военную прокуратуру с заявлением о попытке нанести ему тяжкие телесные. Несчастный, чьи отпечатки и вытравленный номер военного билета нашли на сапоге, был быстро осужден и отправлен на два года в дисбат. Рота сначала опешила, потом люто возненавидела Лыча, но в итоге вынуждена была подчиниться. К концу службы Эрика расположение уже было не узнать. Чисто, светло, кровати ровно заправлены, днем на них никто не валялся, в столовую рота ходила строем. Как и положено в армии.

Жизнь в штабе текла совершенно по другим законам. Старшина мог сколько угодно лютовать в расположении роты, но в штаб соваться не смел. Насколько он бы грозен с солдатами, настолько благоговел перед начальством. От обилия высшего командования старый служака терялся, робел и непроизвольно переходил на строевой шаг. А потому визитов в штаб старался всячески избегать. Охрана, привыкшая к вольнице и не сильно стремящаяся в создаваемое Лычем светлое будущее, напротив, выдумывала любые мыслимые причины, чтобы избежать визитов в расположение роты. Они теперь являлись в казарму только к отбою. Ночное дежурство в штабе расценивалось как увольнительная.

Музыканты, вследствие отдельного проживания, были сами по себе и над рассказами об ужасном Лыче только посмеивались. А вот чертежникам, с которыми охрана, к слову, очень дружила, пришлось с инфернальным прапорщиком познакомиться. Когда‑то в незапамятные времена их ушлые предшественники сумели убедить высокое начальство, что секретные схемы и чертежи необходимо выполнять ночью. В чем была логика – неизвестно, но график был утвержден. Днем чертежники спали в казарме, а после ужина отправлялись работать в бюро. Теперь, когда днем в казарме царил сущий ад (в аду ведь тоже все очень упорядоченно), ребятам пришлось убеждать начальство, что спать им тоже лучше прямо на рабочем месте, хоть и на раскладушках.

Чертежное бюро располагалось в подвале штаба и соседствовало только с Особым отделом, то есть с контрразведкой. Доступ в бюро был строго ограничен. Очень строго! Список допущенных лиц висел перед дверью и состоял из пяти‑шести фамилий высших офицеров главного штаба. Двери были двойные. Первая дверь открывалась по звонку (систем видеонаблюдения тогда еще не было). Человек входил, дверь за ним автоматически закрывалась на замок. Вторая дверь имела небольшое окошко, через которое можно было пообщаться с начальником чертежного бюро. Входить во вторую дверь запрещалось категорически. Документы действительно были сверхсекретными. Только после того, как окошечко во внутренней двери закрывалось, можно было разблокировать наружную дверь и выпустить посетителя. По крайней мере, так все работало в теории. У Эрика среди чертежников был приятель, Серега Сказочкин. На втором году службы, когда Серега был уже в авторитете, Эрик частенько наведывался к нему во время ночных дежурств на кофеек (напиток из цикория «Кубань», двадцать шесть копеек за пачку). Впускали его в святая святых без вопросов. Ему тогда и в голову не пришло хоть раз из любопытства повнимательнее заглянуть в лежащие на столах и закрепленные на кульманах схемы и карты. Сейчас, конечно, было бы интересно, как наши стратегические войска собирались уничтожить главного заокеанского противника. Тогда Эрику было гораздо интереснее поговорить с Серегой о музыке, выпить «кофе» и ознакомиться с новинками от ЧБ. Да, самым главным секретом чертежного бюро были не схемы, а контрафакт, который они клепали по ночам. Безымянные кроссовки и футболки превращались в модные изделия известных брендов. Серега еще «для души» рисовал узнаваемые образы любимых западных рок‑групп, которые немедленно превращались молодыми чертежниками в набор трафаретов и наносились на те же футболки. Торговля шла бойко, чертежники не бедствовали.

За гостеприимство чертежного бюро охрана всегда старалась отвечать благодарностью. Эрик, к примеру, пускал Серегу ночью в генеральский кабинет, где хорошая аппаратура позволяла слушать без помех «вражеские голоса». На политику Сереге было глубоко плевать – он слушал музыку. Этот интересный парень являл собой настоящего советского мажора. Должность его отца, директора астраханского хладокомбината, пожалуй, не особо впечатлит людей, не заставших тотальный дефицит времен поздней Империи. В то время вместилище таких богатств, как осетровая икра и рыба всех сортов, вполне могло соперничать с пещерой нибелунгов.

Серега мог позволить себе вырасти свободным художником и бунтарем – умный, талантливый парень, полнейший разгильдяй. Папа бы «отмазал» его от армии одним звонком. Но ровно в момент получения повестки в военкомат у них случился очередной конфликт поколений, и Серега назло отцу отправился на сборный пункт. О том, что сын уже в войсках, папа узнал постфактум. До этого он пребывал в полной уверенности, что тот после ссоры «зависает» где‑то в своей богемной тусовке. Единственное, что сумел сделать «холодильников начальник», – договориться о том, чтобы Серегу пристроили на самое «теплое место», на которое только может рассчитывать боец, имеющий навыки художника.