Эрос & Танатос

Эрик с Камой просидели за одной партой чуть больше двух лет. После окончания восьмого класса школа активно избавлялась от лоботрясов, попавших в нее по прописке и не стремившихся к знаниям. Каму устроили в школу иным способом, да и он имел весьма высокопоставленного в городской иерархии отца (в этой школе, к слову, было достаточно настоящих мажоров), а потому никто бы не посмел его выгнать. Однако он ушел сам. Учеба его совсем не увлекала – он хотел больше самостоятельности. О реальной профессии пока не задумывался, а то, что класс после реорганизации серьезно преобразится и в школе станет интересно, предположить, конечно, не мог. Иначе, может, и остался бы. Отношения их с Эриком не прервались – они регулярно встречались. Кама поступил в какую‑то бурсу, связанную с транспортом. Автомобилями он интересовался с раннего возраста. Его отцу полагалась служебная машина с водителем, и на ней он ездил даже на дачу в выходные дни. Кама же, даже будучи еще школьником, без всяких прав, раскатывал на отцовской личной «восьмерке». К автомобилю прилагался бонус в виде номеров. В более поздние времена «красивые» номера на личном транспорте стали безусловным показателем наличия денег и отсутствия ума, но тогда особые сочетания цифр и букв реально работали. Транспорта в Городе было совсем мало, неприкасаемые автомобили гаишники считывали легко и старались не останавливать. Кроме совсем уж вопиющих случаев. Так, однажды Кама на огромной скорости влетел под «кирпич» на площадь перед зданием правительства. Никак не отреагировав на неистовые трели милицейских свистков и танцы с полосатыми палочками, он пролетел через всю площадь, не сбавляя скорости. А чего останавливаться? Прав‑то нет! В погоню отправились две милицейские машины. Эрик, находившийся в тот момент вместе с Камой, раньше такое видел только в кино и немного напугался. Каму же ситуация забавляла. Уйти от погони ни по центральным улицам, ни дворами им не удалось. Нагоняй от отца Кама пережил спокойно, а потому ключи от «восьмерки» таскать не перестал.

В школе тем временем действительно стало интересно. Из каждых двух классов формировался один. Так, Эрик оказался в 9‑м «В», который впоследствии станет весьма знаменитым и увековеченным в анналах школьной истории 10‑м «В». Оставшаяся в школе половина их бывшего класса могла похвастаться самыми красивыми и бойкими девчонками. Из другого класса к ним пришли несколько настоящих «крутых» парней: все умные, веселые, развитые не по годам и умеющие жестко постоять за себя, если понадобится. Смесь в 9‑м «В» получилась взрывоопасная. Не в смысле конфликтов – ребята очень быстро сдружились. Опасным было как раз стремительное сближение в период позднего пубертата и неизбежной юношеской гиперсексуальности. Довольно быстро в их коллективе сформировалась основная команда, которая и определяла жизнь класса. Ею затевались совместные походы в кино, выезды на природу, вечеринки и просто совместные прогулы уроков. Эрик в эту команду вошел, с головой окунувшись в новый дивный мир. К десятому классу вечеринки проводились все чаще, употребляемого алкоголя и предвестников секса все больше. Дети пытались повзрослеть как умели. Как получалось.

Образовавшаяся с уходом из класса Камы пустота заполнилась очень быстро. Помимо большой команды, состоящей из самых продвинутых ребят и лучших девчонок, Эрик близко сошелся с тремя парнями, пришедшими из параллельного класса. Лева – красавчик блондин с благородным профилем, крепкой спортивной фигурой и безмерной уверенностью в себе. Арсений – напротив, субтильный интеллигент со зрением минус восемь, но интеллектуал, эстет, обладатель уникального чувства юмора и просто душка. Третий – Седой – получил свое прозвище, как ни банально, за раннюю седину, уже в старших классах тронувшую виски. Как и Лева, он был физически крепок, еще более самоуверен, даже нагл. Спуску никому не давал: сначала затевал драку, а потом, уже по ее окончании, позволял себе размышления о ее целесообразности. Четко делил мир на своих и чужих и для первых был добрым и надежным товарищем.

До слияния классов они с Эриком практически не общались, лишь знали о существовании друг друга, но затем вдруг образовали неразлучную четверку. Сошлись на общности интересов к рок‑музыке, литературе и стремлении расширить свои познания в мире алкогольных напитков. Если быть до конца честным, последнее превалировало. Распитие алкоголя казалось подросткам приобщением к взрослому миру, а неумеренное его потребление – эдакой гусарской доблестью. Во многом вина лежала на невероятно популярном в их среде Ремарке, герои которого не просто любили упиться до беспамятства, но и бесконечно упивались своей способностью перепить собутыльников. Не особо отставал от него и старина Хэм. Если проводить аналогию с малолетней шпаной, ведущейся на воровскую романтику, наши герои велись на романтизацию алкоголизма. Пили с девчонками на бесконечных вечеринках, устраиваемых в беспечно оставленных без присмотра родителями квартирах (на флэту), в скверах (на «Флажке» или «Некште»), подъездах (в парадняке), подвалах и даже школьном туалете на переменах. Одним из любимых мест были задворки «Полит проса», куда бегали курить на переменах почти все старшеклассники их школы. Архитектура Дома политического просвещения была чудесна тем, что являла собой помпезный фасад с мраморными лестницами на Бродвей (главную улицу Города, носящую имя Великого Вождя), а с противоположной стороны – невзрачную, скрытую от посторонних глаз колоннаду цоколя на проулок имени верной спутницы Вождя. Даже в солнечный день среди серых каменных колонн было сумрачно. Прохожие здесь случались редко, а служители храма просвещения не особо интересовались тем, что происходило на заднем дворе.

Арсений, как самый интеллигентный и начитанный из четверки, всегда ратовал за расширение кругозора, в том числе и в мире благородных напитков. С его подачи парни пытались отыскать ноты гнилых яблок в хересе или «пипи де ша» в совиньоне. Благо выбор напитков в эпоху поздней Империи был практически неограничен. Водки, правда, было всего несколько сортов, но вся она была казенная, а значит, неплохого качества. Водка и водка. Зато разнообразие вин дало бы фору, пожалуй, даже развитому капитализму. От копеечного плодово‑ягодного до дорогого импортного вермута. Одних портвейнов десятка два‑три наименований, не говоря уже о сухом. К слову, плодовое вино, беспощадно уничтоженное позже как класс, было разного качества, и, помимо откровенного шлака типа «Осеннего сада», имелось несколько сортов великолепного «Яблочного» – натурального, со вкусом настоящих яблок. Незаслуженно презираемый теперь портвейн в то время также не ограничивался «Агдамом» и «Топорами». Молдавский «Розовый» продавался пяти или шести категорий от самого дешевого за рубль до марочного за три. От ассортимента сухих болгарских и молдавских вин на витрине рябило в глазах. Парни расширяли кругозор с завидным упорством. Арсений и к закуске старался подходить творчески. Он мог объявить:

– В «Океан» завезли замороженных крабов. Мы обязаны изыскать средства и купить хотя бы парочку на четверых!

Чаще всего его инициативы приветствовались. Но иногда рационализм брал верх. Когда Арсений решил приобщить их к таинству приготовления глинтвейна и настаивал на марочном сухом вине, Эрик безапелляционно отрезал:

– Розовый портвейн! И сахар уже добавлен, и градус подходящий. Ты компотом нас собрался поить? Подумай сам, они даже созвучны: портвейн – глинтвейн.

Однажды Арсений чуть не огреб от приятелей по первое число, когда из купленного на последние копейки пива изготовил «настоящий британский флип, старинный напиток лордов». Горячее пиво с сахаром, корицей и сырым яйцом, после нескольких тщетных попыток влить в себя, было отправлено в унитаз. Арсений бит не был, но выслушал много интересных и даже неизвестных ему до тех пор сочетаний матерных слов.