Фиолетовый ливень

Город всегда радовал Бена, привыкшему к блеклости и мрачности территории своими яркими красками, вывесками, рекламой, интересными людьми. В этом году у молодежи в моду вошли дурацкие прически с разноцветными прядями, облегающие штаны самых отвратительных оттенков, лазерные люминесцентные татуировки, светящиеся в темноте. Самым модным цветом для отделки фасадов был зеленый, словно так коммунальщики старались компенсировать отсутствие натуральной зелени. Бен помнил времена, когда вдоль тротуаров росли деревья, а в скверах и парках разбивали цветочные клумбы. От всего этого пестрого безобразия сейчас почти ничего не осталось, парки закатали в асфальт, устлали искусственной травой, развесили распределители кислорода, прозванные в народе хлопушками, а вместо деревьев понаставили какие‑то бестолковые световые колонны, отчего парки стали похожи на футуристические космодромы. Но, зато никакой грязи под ногами. Чистота и порядок! Природа и город не были больше соперниками. Природа оставила наконец город в покое.

Проезжая по широким городским улицам, еще не запруженным транспортом в это время суток, Бен думал о том, как сейчас он сперва купит выпивку и курево, а потом заедет в аптеку за ирисками, однако, время от времени в его мысли возвращался образ почившего полковника Фокса. Полковника, сидящего у него на кухне за карточным столом и крывшего всех заковыристым английским матом, не до конца им понятным; полковника, лежащего в гробу; гроб, опускающийся в землю; хмурые рожи обступивших могилу людей, словно восковые маски в пыльном и скучном музее.

На самом деле полковника звали Джонатан Фокс, вспомнил Бен, и он действительно был британским полковником, командовавшим самым настоящим полком во времена войны в Западной Африке. За карточным столом он то и дело предавался воспоминаниям о том, как бравые ребята под его началом ловко отстреливали африканских повстанцев, что твоих оленей. Это время, признавался Фокс, было самым счастливым в его жизни.

Но каким таким загадочным образом английский полковник попал в эти бескрайние степи? Об этом он им тоже рассказал. Его угораздило жениться на смазливой эмигрантке, бывшей фотомодели, родом из какого‑то местного поселка. Выйдя в отставку, он поддался на уговоры супруги съездить погостить на ее историческую родину. Женщину замучила ностальгия по босоногому детству в грязи проселочных дорог, некрашеным кирпичным баракам, старухам в платках на лавочках у подъездов, по цветущей в мае сирени, черемухе и по запаху полыни, растертой в детской ладошке…

До конца своей жизни, полковник Фокс прибавлял несколько непечатных ругательств после имени своей супруги, которая внезапно скончалась от инсульта почти сразу же после приезда, видимо не выдержав охвативших ее эмоций, а он, как оказалось, подцепил метонию.

Не успел полковник собрать чемоданы и вернуться домой, на свой туманный Альбион, как ему пришло то самое извещение в голубом конверте с гербовой печатью министерства здравоохранения, в котором предписывалось незамедлительно переехать на территорию карантинного лагеря №373.

Он погрузил чемоданы в машину и отправился прямо в противоположном направлении, в сторону государственной границы, с твердым намерением покинуть страну, на основании того, что он является гражданином Великобритании. На границе его развернули и порекомендовали добровольно поехать в лагерь. Затем унижения старого полковника дополнились тюремным заключением сроком на шесть месяцев, за попытку нелегально пересечь границу в сорока километрах от КПП. После этого его уже принудительно доставили на территорию без права на выход. А потом о нем вообще забыли.

Вот только полковник, перестрелявший половину взрослого населения Нгуари в Западной Африке, был не их тех, кто легко сдается. На протяжении пяти лет он строчил гневные петиции во все вышестоящие инстанции, с требованием позволить ему, наконец, покинуть ненавистную страну – родину своей трижды проклятой жены, по милости которой он оказался в таком дурацком и безвыходном положении, среди отсталых полуцыган, которые редко моются и разговаривают на примитивном языке, короткими фразами без связывающих глаголов.

Впрочем, ответа он так и не дождался.

Джонатан Фокс, провел остаток своей жизни, постоянно ворча и проклиная всех подряд, и умер от метонии в весьма почтительном возрасте семидесяти двух лет, через пять лет после того, как попал в лагерь.

Бен помнил, как он, хорошенько надравшись, клял свое лейбористское правительство и высшее командование. Ему было обидно, что с ним, полковником, героем многих военных операций, лично отдавшим приказ расстрелять одного из главарей восстания в Нгуари, поступили как с обычным неудачником, биологическим мусором, в то время как его сослуживцы на родине, подхватившие эту штуку, преспокойно доживают себе последние дни в комфортабельных виллах, питаются натуральными продуктами и потягивают улучшающие иммунитет биологические коктейли в шезлонгах возле бассейна! Они получали лучшее лечение и солидную пенсию, в то время как он томился в этом концлагере! Разумеется, если бы у власти сейчас были консерваторы, они бы ни за что не допустили такой несправедливости! – вопил полковник, и затягивал Land of Hope and Glory ужасно фальшивя. Бен порой содрогался от ужаса, глядя на него и представляя, что вот этот сидящий перед ним человек был самым настоящим убийцей, на совести которого – геноцид целого народа! А с виду – старикан как старикан, брызгает слюной на карты, шевелит губами, пальцами по столу постукивает…

Когда полковника заносило, Бен, Виктор, сестра Бена – Леонора, и прочие товарищи по несчастью, сочувственно кивали, они уже давно привыкли к его своеобразному взгляду на этот мир.

На похороны полковника пришло больше народу, чем следовало ожидать, ведь многие недолюбливали старика за его расистские выпады. После того как комендант лагеря Василий Петровицкий прочитал свою дежурную эпитафию, грубо сколоченный деревянный ящик с телом британского полковника, опустили в яму и забросали землей. На этом его история была окончена. Бен, ловко орудуя лопатой, подумал о том, что старый хрен при жизни, наверное, отдал бы правую руку, лишь бы только его протухшие кости покоились где‑нибудь под Бирмингемом. Но судьбой ему было суждено найти последнее пристанище на территории бывшей нефтебазы, где‑то посреди бескрайних варварских степей. Судьба порой любит зло пошутить.

Или, может быть, это сбылось проклятие того самого главаря восстания в Нгуари, которого он лично приказал расстрелять?

 

Закончив свои дела в городе, Бен включил музыку на полную громкость, чтобы выбить из головы тяжелые мысли, завел мотор и поехал обратно на территорию. Его грузовик несся по тесным городским улицам, привлекая всеобщее внимание. Бену это даже нравилось. Сам он тоже выглядел странно на взгляд местного населения: солнцезащитные очки с круглыми стеклами, длинные сальные волосы, дымящаяся сигарета в зубах.

Выехав за город, он прибавил скорость. Лагерь находился километрах в десяти от Серска, и на этом участке пути пустыри и заброшенные дома бывших работников нефтебазы стали прибежищем для бродяг. Он обогнал по дороге двух обросших мужиков, один из которых толкал перед собой груженную всяким хламом продуктовую тележку, уведенную с парковки супермаркета «Вита».

Чуть подальше от них медленно брела по обочине еще одна странная фигура. Подъехав ближе, Бен разглядел, что это была женщина. Она шагала неуверенно, постоянно спотыкаясь и глядя куда‑то себе под ноги. Бен подумал, что она была пьяна или под ирисками. Обогнав ее, он увидел в боковое зеркало, что женщина оступилась, упала ничком на дорогу, да так и осталась там лежать. Тогда он, поддавшись внезапному порыву сострадания к ближнему, притормозил и съехал на обочину.