Фрида

Он энергично помотал головой.

– Не могу, я занят. Поезжай сама.

– Одна?

Фриду охватило радостное возбуждение. Она еще никогда не оставляла детей, хотя Монти уже исполнилось семь, Эльзе – пять, а Барби – три года. Неужели это возможно? Она бросила взгляд на сестру. Нуш хладнокровно смотрела на нее, чуть склонив голову, будто кошка, узревшая мышь.

– Да, Фрида. Вернись к нам, пока не поздно.

– Гм, «поздно»… да, чрезвычайно любопытна этимология этого слова.

Эрнест замолчал и провел большим пальцем по усам.

– Скорее всего, оно берет начало от индоевропейской основы и восходит к латинскому post – после, потом, и является родственным современному английскому past – прошлый, прошедший. Производные: после, потом, опаздывать…

– Ну да: «завтра, завтра, не сегодня…» – фыркнула смешком Нуш, поправляя гребни из слоновой кости в гладко причесанных золотистых волосах.

– Когда у тебя трое детей, не так‑то легко путешествовать в свое удовольствие. У тебя только один ребенок, так что тебе не понять, – уязвленно отвернулась Фрида.

Оконные стекла нервно задребезжали от острых капель дождя.

– Возможно, я все‑таки съезжу в Мюнхен одна.

Сказав это, она почувствовала себя мятежницей.

– Да, пожалуй, поеду.

 

Глава 2

 

На следующий день Нуш объявила о своем намерении вернуться в Берлин раньше. Они шли домой через поля. Фрида обожала этот прогулочный маршрут из‑за диких аметистовых орхидей, которые цвели здесь каждую весну. Сестру выводила из себя грязь, которая может испачкать ее кожаные сапожки и шелковые чулки. Вместо того чтобы любоваться орхидеями, она не сводила глаз с серой линии дымящего трубами горизонта.

– Ты же только что приехала, – обиделась Фрида. – Я запланировала несколько поездок. Англия весной прекрасна: вся природа расцветает, молоденькие листочки, ягнята на лужайках.

– Знаю, знаю, только мой любовник требует, чтобы я вернулась. Мы сейчас с трудом переносим расставания, – хихикнула Нуш и с деланым смущением прикрыла рот рукой.

Фрида оторопела: выходит, это и есть настоящая причина ее визита. Не повидать сестру или племянников, а похвастаться любовником.

– Мы встречаемся каждый день в наглухо занавешенной карете и ездим туда‑сюда по Унтер‑ден‑Линден, пока не выбьемся из сил. Он страстен, ненасытен и безумно в меня влюблен. Наверняка наши крики слышит весь Берлин.

Нуш покачала головой, затем понизила голос и добавила:

– Он обожает, когда я сверху.

Фрида подумала об Эрнесте, который уходил по вечерам в гостевую спальню и лежал на узкой кровати с тощим матрасом и Библией под подушкой. Он придумал кучу отговорок, чтобы спать отдельно. У Фриды якобы беспокойный сон, она слишком громко дышит, от ее веса прогибается матрас. А ему нужно хорошо высыпаться, «особенно теперь, когда приходится кормить столько ртов». Поэтому он уходил спать в одиночестве. Фрида не собиралась говорить об этом сестре. Равно как и признаваться, что в жизни не была сверху. Нет, она не доставит Нуш этого удовольствия.

А еще… она любила ранние утра, когда дети врываются в комнату, прыгают по кровати, забираются под одеяло, выпрашивая сказку или затевая бой подушками. Если бы они с Эрнестом спали вместе, это было бы невозможно. Внезапно ее охватило нездоровое любопытство.

– Надеюсь, у Элизабет нет любовника?

– Конечно есть! Ах, бедняжка, ты и понятия не имела, правда? У нее самый необыкновенный любовник, известный на весь Мюнхен. Они исповедуют свободную любовь. Уж им‑то карета со шторами без надобности!

– Ч‑что?

Фрида потрясенно открыла рот. Элизабет, в числе первых женщин в Германии поступившая в университет, получившая докторскую степень и «мужскую» работу, вышедшая замуж за серьезного очкарика Эдгара! Нет, это уж чересчур. Нуш все врет.

– Мюнхен – храм свободной любви. Элизабет – новообращенная.

– И что же делают эти новообращенные?

Фрида почувствовала, что ее лицо вспыхнуло. Краснота спустилась под платье, все тело горело.

– Обмениваются любовниками. Ничего не скрывают. Открыто спят кто с кем хочет. Мне лично импонирует этот трепет, когда делаешь что‑то предосудительное. – Нуш взглянула на Фриду из‑под ресниц. – Разве тебя это не искушает? Эрнест такой сухарь.

– Я думала, Элизабет страшно занята своими суфражистками, двумя особняками, салонами и разбазариванием денег Эдгара, – возмутилась Фрида, которой внезапно расхотелось слушать о свободной любви и о поклонниках сестер.

– Да, она много работает в Федерации немецких девушек, но находит время и для удовольствий. Ты познакомишься с ее любовником, если поедешь в Мюнхен. Стоит поехать только ради того, чтобы его увидеть.

Нуш остановилась и принюхалась – как тогда, в холле.

– Что за ужасный запах?

– Ветер сегодня дует со стороны фабрик. Возможно, аммиак, или сера, или зольные ямы, или скотный рынок. Зато посмотри на деревья. – Фрида запрокинула голову, любуясь пыльными сережками и клейкими листочками, похожими на миниатюрные зеленые зонтики. – Разве они не прелестны?

Нуш поднесла к носу платок и помахала рукой.

– Элизабет не понимает, почему ты не хочешь открыть салон. Она принимает гостей каждую неделю – то в Мюнхене, то в Гейдельберге. Я ходила в прошлом месяце. Выступали Макс и Альберт Веберы. Аудитория гудела от возбуждения, я едва слышала собственные мысли. Тебе бы понравилось.

Нуш опустила носовой платок и вновь опасливо принюхалась.

– Она писала тебе о братьях Вебер? Макс – гений, и у него множество последователей. Элизабет убеждена, что его идеи изменят мир. По ее словам, все самые потрясающие идеи исходят сейчас из Мюнхена или Гейдельберга. По‑видимому, Англия себя исчерпала.

Фрида пыталась успокоить пустившиеся вскачь мысли, глядя на пробивающиеся из земли фиалки и одуванчики, на крахмальные белые розетки терновника, на птиц, взмывающих в небо. Единственный способ выстоять – сосредоточиться на окружающей красоте, и тогда голос сестры смолкнет. Но перед глазами вставали то Нуш в занавешенной коляске с задранными выше головы бархатными юбками, то Элизабет, внимающая дискуссиям великих людей.