Голоса

– Да, я слышу. Кто это?

– Ну не помнишь, что ли? Деда твоего соседка по улице. Вы звонить к нам ходили. Ну, вспомни, Леша. Это Фира, с Гуляевки.

– Здравствуйте, – опешил я.

Самые страшные звонки – это ночные или предрассветные. Вряд ли кто‑то просто соскучился или зовёт на свадьбу за пять тысяч километров от Москвы. Эти звонки у людей проходят морозом по коже. Вероятно, что‑то случилось.

– Что‑то с дедом? – крикнул я срывающимся голосом.

– Леша, дом ваш сгорел. Дед ваш, на заимку ушёл в тайгу. А тут пришёл, говорит, позвони Лешке, пора. Что делать, Леша? Тут же и дом то ли разбирать надо, али не надо, а участок? Что с дедом делать? Хотя все мы знаем, дед ваш никуда отсюда не поедет. Уж не раз пыталась твоя мать забрать его. Ты, Леш, скажи, чего делать?

– Бабушка Фира, я приеду сам. Ждите меня. Слышите?

– Ничего не пойму, что говорит. Шипит что‑то.

Тут я услышал голос моего деда, которого не слышал с детства:

– Да ты просто глухая. Приедет он. Все, я пошёл.

В трубке задышало, заквакало и смолкло. Я сидел в темноте и не понимал, что происходит. Как же так? Дом деда сгорел. Надо звонить маме. А зачем? Мама давно, вместе со старшей сестрой живёт в Германии. Что она сделает оттуда? Если скажу, то вся куча её нервов и переживаний, в виде телефонных звонков, прольются на мою голову. Дед жив. А дом дело наживное. Просто, приеду и куплю ему новый дом и все. Если рядом с ними ничего не продаётся, отстрою новый. Он все равно пока на заимке в тайге живёт. Кто‑то же строит там дома? Естественно, живут же как‑то люди. Ну, можно нанять бригаду из ближайшего города. Что‑то наладить, оплатить и мониторить строительство из Москвы. Сейчас приеду, повидаемся, поддержу его, если ему это вообще нужно. Деда нужно знать. У него характер. Осталось только решить, как я буду туда добираться. Если бы я был в Москве, то тут все предельно ясно. А вот из окружающей глухомани как? Наша машина наглухо застряла, поэтому выехать рано утром точно не получится, да и по отношению к Паше, это будет нечестно. Просто так сорвать его с места, куда он сильно стремился, и уехать с ним в Москву, само по себе как‑то нехорошо. Я так с ним поступить не смогу. Попрошу довезти до ближайшего железнодорожного полустанка. Там уж доберусь до какого‑нибудь города. Но на авось нельзя. А если поезд идет в тупик или ходит раз в два‑три дня? Вот, если есть какая‑то автостанция, то будет проще. Нужно поговорить с Пашей и как‑то это все разрешить.

Сказать, что Паша был не в восторге от моих новостей, это не сказать ничего. Но все, кто был рядом, все поняли, что нужна помощь и активно включились. Оказалось, что можно добраться до ближайшей ветки железной дороги, всего за сто километров от нас. Это была какая‑то более‑менее живая деревня. Поезд приходил туда один раз в неделю. Когда именно тот самый день икс, к сожалению, никто не знал. Играть в лотерею было бесполезно, и я начал искать в интернете какое‑то более‑менее свежее расписание. Узнавать, как называется это направление. На это ушла вся ночь. Под утро понял, что все не так плохо, потому что нужный поезд приходил послезавтра. Получалось, что Паша сможет отвезти к железке, если мы вытащим его машину. Я доберусь до города, откуда смогу найти способ добраться до Москвы. Из Москвы я полечу самолётом, а там уж по обстоятельствам. Мысли в голове, летали как птицы – все ладно складывалось.

Когда мы, наконец, с помощью лебедки вытянули машину из грязи и поехали, Паша показательно молчал. Я и сам понимал, что тут нечего говорить. Да, моей вины не было, но наша поездка снова не удалась. Наверное, где‑то в идеальном мире, все по‑другому. А вот у нас с ним только так.

– Ты сколько планируешь тут быть? – спросил я.

Друг пожал плечами, неохотно выныривая из глубины себя, чтобы ответить на мои дежурные вопросы. Я вышел из машины, забрал вещи, пожал другу руку, и он сразу уехал. Это, вероятно, максимально быстрое прощание. Без шуток, провожаний и прочего. Не то чтобы меня это обидело, но задело. Я, конечно, ему ещё все выскажу, если не затопчу и не забуду, потому что так не делают.

На полуразрушенном перроне, в ожидании поезда, стояло несколько человек. Это весьма обнадёжило. Потому что остаться тут и узнать, например, что поезд отменили, не хотелось бы. Я подошёл к старушке, которая ела пирожки, сидя на лавочке:

– Скажите, пожалуйста, поезд приедет вовремя?

Она не обратила на меня никакого внимания и продолжала есть и смотреть куда‑то перед собой. Я присел напротив неё, наши взгляды встретились.

– Поезд, будет? – спросил я максимально спокойным голосом.

– А‑а‑а‑а‑а‑ай, о‑о‑о‑ой, а‑а‑а‑а, – громко закричала она. Бросила свои вещи и отскочила от меня на три метра. Ну, это совсем что‑то новое.

– Да, шут его знает, – произнес низкорослый мужчина, держащий на собачьем поводке козу.

– А вы давно ждёте?

– У нас расписаний нет.

– Целый день стоите?

– Нет, конечно, что мы с ума сошли? Третий день ждём. Нет, вон тот мужик, наверное, четвёртый. Он не наш, он как ты, путешественник. Бабку не трогай, она глухая.

– В расписании сказано, что раз в неделю ходит.

– То ходит, то не ходит. Потом в другой день приходит. Мы ждём. Потом домой уходим, а на завтра опять приходим ждать.

Это был какой‑то сюрреализм. Так не бывает. Но это было правдой. Мужик рассказывал, как они героически ходят каждый день ждать поезд, рассказывал, как такие, как я ночуют прямо тут, а потом за ними приходит медведь. Ощущение нереальности не покидало меня ни на секунду. Потом, наконец, голос разума заржал во всю, и до меня дошло, что мужик просто веселится, а я стою, как идиот, и вникаю в ситуацию.

– Вы издеваетесь?

Мужик посмотрел на меня ещё раз и засмеялся во весь голос:

– Ну, ты бы себя видел. А‑ха‑ха‑ха‑ха. Вот умора, а‑ха‑ха‑ха‑ха. Да приедет куда денется.

Глухая бабка, повернулась к нам и громко прикрикнула:

– Ну, хватит дурака валять, Митрофан. Вон паровоз идёт.

– Анфиса, ты глухая, али забыла?

– Я тебя сейчас корзиной‑то огрею, сам оглохнешь.

– А почему она молчала? – спросил удивлённо я.

– А чего с тобой, дураком, говорить? Тоже мне ещё. Ходят, привязываются.