Голоса

В нашей семье не принято говорить про отношения, так сложилось. Я помню, что, когда мы приехали впервые, двор нам открыл дедушка и долго смотрел на маму и на нас с сестрой. С папой, мы к нему не ездили никогда. В детстве это было не важно. Только сейчас иногда задумываюсь, что и как было. Мама отвечает, конечно, на мои вопросы, но крайне неохотно. Иногда, чтобы узнать о человеке, нужно послушать, что о нем говорят там, где он живёт. Но и с этим у нас были проблемы. Про дедушку говорили разное. Когда я ходил с рыбаками, они говорили, что я внук каторжника, бабы на сенокосе, говорили, что он доктор, потому как принял роды у какой‑то женщины, мучившейся двое суток. Одна из них сделала страшное лицо и громко зашептала:

– Да, Вольга, что дочка попа, помнишь? Тяжёлая ходила, да конь её лягнул. Рожала два дня. Думали помрёт, так мучилась. Так, позвали его, он пришёл, и резал её, говорят. Из живота сам достал ребёнка. Васька бойкий парень теперь, видела? Ну вот, он. Зашил её, она сама говорила. Да, что ты? Да, я разве врала тебе хоть раз? Да, вот тебе крест, так и было.

Дед сказал глупых разговоров больше не слушать. Говорили, что он плотник и учёный. Охотники говорили, что он простой охотник, как и они, хоть и стреляет плохо, не бьёт зверя. На мои расспросы, кто же он, дед говорил, что обычный человек, а научила всему только жизнь. Иногда я смотрел на него и думал, что мой дедушка очень хороший. Когда я впервые услышал в школе о цивилизации Майя, что они сделали календарь, по которому Земле скоро наступит конец, то он рассмеялся и сказал мне, что сие невозможно. Так как любые тела в космосе, ходят миллионы лет и их столкновение невозможно.

– Все, что могло столкнуться, уже давно так и сделало, не волнуйся, пожалуйста, Алексей. Живи спокойно, конца света не будет. Люди всегда его ждут. Только не понимают, что если они продолжат делать все то, что творят сейчас, то конец света наступит обязательно, но только для людей.

Дед очень много рассказывал про планеты, про космос.

– Наша планета – это наш дом. Придет время она обязательно очистит себя от людей, перевернёт полюса. Смена происходит крайне редко, ты этого не увидишь, не переживай.

– А что же дальше будет, дедушка?

– Мы снова заразим её собой. И новая цивилизация начнёт все заново.

– Дедушка, а это как в библии?

– В какой?

– В нашей.

– Это зависит от того, Алексей в кого ты поверишь. В Будду, Яхве, Христа. Запомни, ты не должен никому из них ничего. Слушай самого себя.

– А как себя слушать, дед?

– Ну, смотри, вот так сел. Положи руки перед собой, ладони вверх. Так. Закрой глаза. Ты не подсматривай, закрыл?

– Ну.

– Вот тебе и ну. И чувствуй свои руки, ладони. Почувствуешь тёплые шары в руках и гоняй их по себе. Твоё тело само все подскажет. Ну, что чувствуешь?

– Есть хочу.

Дед рассмеялся, подхватил меня на руки, и мы пошли обедать.

Проснулся я рано. Бабушка Фира старалась не шуметь, но я привык жить один и потому спал очень чутко. Бабушка сказала, что корову она уже отправила, и будет теперь заниматься только мной. Она накормила меня завтраком и повела к сгоревшему дому. От дома и, правда, мало что осталось. Забор, напротив, был целым, в углу большого двора, стоял так же нетронутый сарай.

– Говорили ему, говорили. Да все без толку. Ну, кто ж делает баню в доме? Под одной крышей? А он все одно, ему говорят, а он молчит. Будто и не ему это вовсе талдычат. Хоть кол на голове теши.

– А пожарные приезжали?

– Нет, конечно. Откуда тут пожарные? Приезжали милиционеры, спустя неделю. И то только потому, что соседи позвали. Он сам даже не появился. Ну, а что они сделают? Постояли, потоптались, да и уехали обратно.

– А врачи у вас тут есть? А если случится чего, тоже не приедут?

– Так, есть у нас медпункт. Там Заиры муж работает. Правда, лекарств у него почти нет, как он говорит. Но знаешь, я там была, у него пузырьков этих видимо‑невидимо, все есть. Может, не умеет просто он ими лечить, я уж и не знаю. А если что приключается, так скорая приезжает, только если не весной и не осенью. По распутице у нас не проедешь, застревают по пути. А если зимой, так и вовсе не доедешь, все заметает. Вот летом, так, пожалуйста, болей. Приедут. Дня за два. Лето‑то у нас, правда, короткое, когда болеть то? Вот и не болеем, некогда. Почтальон к нам приезжает часто. Пенсионеров много. А так, только сено для скотины наберёшь, да соломы. А когда и купишь, что поделать, немощь. Ты, Лёшка, подсоби‑ка сарай отпереть.

Я дёрнул дверь сарая, и она со скрипом открылась. Там как попало были накиданы вещи, утварь.

– Наш Андрей увидал, что занимается что‑то, а когда опомнились, дом уж горел. Кинулись люди, а оно жаром пышет уже. Смотрят, стоит твой дед, глядит на пламя, ничего не делает. Мужики кинулись, кто что смог, добро спасать ваше. Так дед наорал на них, чтоб не трогали ничего. Кто чего успел, похватали и складывают в кучу, а дед все не унимается. Говорит, что огонь сам решает, что взять. Ну, надышался дыма видать, не понимает. Может, шарахнуло его чем‑то, когда выбирался, кто теперь разберёт. Дом ещё не догорел, он уж на заимку ушёл. Там и жил. Видели его в лесу. Да в деревне соседской видели, за солью, да за спичками, поди, ходил до лабаза.

– А мне то, как вышло, что позвонили?

– Так пришёл он сам, один раз. Говорит, позвони Лешке, знаю, что телефон у тебя есть. А у меня и правда есть, все знают. Сотовый. Мне подарили. Так мама твоя и подарила. Она тогда одна приезжала и говорит: «Возьмите, тётя Фира. Мало ли что, хоть скорую вызовите». Выучила меня, я не глупая, быстро разобралась. Там номер её был, я еще в тетрадку свою его записала. Она мне и твой номер оставила, говорит, может пригодится. Я сперва, ей хотела звонить, а дед говорит, нет, звони, Фира, Лешке. Я все равно попробовала, как он ушёл обратно на заимку. Только номер ее не отвечает. Она и ему номер твой оставила, он мне его наизусть назвал, когда звонили. Сам говорить не стал, просто сидел и ждал. Слух‑то у него, знаешь, получше моего.

Я начал разбирать вещи с пожара. Чувствовал себя при этом как‑то неуютно. Решил сегодня же отправится на заимку к деду и поговорить с ним, что будем делать дальше? Может, забрать его отсюда? Он, конечно, не поедет, я не поехал бы. Представляю, как ему тяжело. Дом у дедушки был особенный. Каждая деталь, каждая мелочь была продумана до мелочей. Он всем дарил уют и тепло. Под крышей было сухо в самый сильный дождь. Я так любил лежать там, на сухом колючем сене, вдыхать его пряно‑медовый с горечью аромат и дремать. Сейчас я смотрю вокруг, и мне кажется, что все, и улица и дома и люди, все стало меньше. И только тайга, так и осталась зелёным, бесконечным океаном. Дед заваривал чай со смородиновым листом, открывал варенье из чёрной рябины. Оно было немного терпким и застревало на языке, но я проталкивал его ароматным чаем и был вполне счастлив.