Идеалист. Психология в художественной прозе

Не прошло и минуты, как очарование вальса было нарушено громким и зажигательным рок‑н‑роллом, под звуки которого все тут же сорвались с мест и пустились в пляс. Я оставался за столом, в ушах у меня до сих пор звучала прекрасная мелодия. Уже пару раз какие‑то девицы пытались затащить меня в круговорот танцующих. Я даже не взглянул на них. Я не заметил, куда подевались Аня с Виталиком. Возможно, они поддались всеобщей танцевальной эйфории. Юра сидел со своей новой знакомой и ее подружкой. Мне нужен был воздух. Не оглядываясь и не смотря по сторонам, я устремился к выходу. Сквозь музыку до меня донесся звонкий смех Марины Мирославовны. Не узнать его я не мог.

Ни свежий воздух, ни вечерняя прохлада не могли привести меня в норму. Со мной творилось что‑то необъяснимое. Мне было больно. В этот момент я готов был быть, кем угодно, и делать, что угодно. Если нужно, я буду ходить в Дом Братства, слушать лекции ее мужа или девочек, участвовать, в чем скажут, если нужно буду прыгать через веревку и участвовать в конкурсах, выходить на сцену, только бы быть рядом с ней. Ради того ее взгляда, которым она одарила своего кавалера во время танца и которым она смотрит на остальных своих учеников, я был готов на все! Я хотел так же танцевать с ней, так же целовать ее руки! Всеобщее веселье продолжалось и было в самом разгаре.

Ни в одном из домиков не горел свет, все до единого человека находились на этом вечере. А я, я просто не мог там находиться. Сейчас я не выдержал бы ничьего общества, никаких расспросов и никаких разговоров. Я влез в комнату через окно и, не включая свет, рухнул на свою кровать. Уткнувшись в сырую наволочку, я зарыдал.

Отъезд с базы был запланирован на утро. Как ни странно, я проснулся бодрым, в прекрасном настроении. К девяти часам все домики были готовы к сдаче. А в десять мы уже сидели в автобусе. Единственное, о чем я хотел бы упомянуть в связи с этим ничем не примечательным днем, это об одном ритуале или, скорее, традиции. Час в ожидании транспорта мы провели на уже полюбившейся за эти дни поляне. Кругом оживленно болтали, все разговаривали со всеми. Так часто бывает. Обычно люди начинают ощущать острый голод, когда блюдо уже съедено. Так и здесь, все только перезнакомились, а уже нужно уезжать. Единственный обладатель гитары и исполнитель обширного песенного репертуара Братства, Иван, сидел со своим инструментом на пеньке. То и дело кто‑нибудь просил его что‑нибудь сыграть или позаимствовать гитару. Ваня не давал, только улыбался в ответ. Когда за воротами показался первый автобус, он вышел в центр поляны, а все старшие, включая Марину Мирославовну, образовали круг и взялись за руки. Остальные последовали их примеру, круг расширялся. Я не успел опомниться, как на моем плече лежала чья‑то рука, а свою я уже держал на плече оказавшейся рядом Юли, нашего лектора. Все стояли, обнявшись, и под первые знакомые каждому аккорды начали раскачиваться из стороны в сторону. Эту песню, действительно, знали все. Как только отзвучало вступление, все дружно запели. Слова доносились отовсюду, пели слева и справа от меня, сзади и напротив, пели слаженно и проникновенно. Я слышал эту песню тысячу раз, когда‑то даже сам исполнял ее под гитару, она мне нравилась, но никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. У представительниц слабого пола глаза были на мокром месте, и в то же время на их лицах играла улыбка. На словах «кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят…» я посмотрел на Марину Мирославовну. Она пела вместе со всеми, ни на кого не глядя, ни за кем не наблюдая, ее взгляд был устремлен ввысь.

Оказавшись дома, я сразу поставил диск с альбомом Бориса Гребенщикова «Десять стрел». Песня «Город» в нем была последней, под одиннадцатым номером.

Почти все лето я провел на море. Вначале я отдыхал с родителями, потом с друзьями. Время от времени у меня случались несерьезные и весьма непродолжительные отношения с девушками. Я проводил с ними время, но не был влюблен ни в одну из них. Если я скажу, что не думал о Марине Мирославовне, то солгу. Причем воспоминания могли нахлынуть в самый неподходящий момент. И каким бы абсурдным это ни показалось, но несколько раз я испытал даже нечто напоминающее чувство вины из‑за того, что был не один.

Читал я запоем. Когда в руки попадалась хорошая книга, мне никто не был нужен. Накануне я обгорел на солнце, и о загаре мне было больно даже думать. Я не пошел на пляж вместе со всеми, а остался в номере. В поисках очередной книги я разгуливал по пространству интернета и наткнулся на «Историю масонства». Погрузившись в историю тайных обществ, я не заметил, как пролетело время и вернулись друзья. Я как раз остановился на том, что в Ордене вольных каменщиков самопознание называлось «работой над диким камнем», где «дикий камень» символизировал человека, погрязшего в плотских страстях.

 

 

VI

 

Начались занятия в университете, и это был мой четвертый курс. Я только настроился на учебу и вернулся к прежнему режиму, от которого уже успел отвыкнуть, как всего один звонок Ани выбил меня из колеи и перевернул все с ног на голову. Я даже подумал, что она меня разыгрывает, но она была так взволнована и убедительна, что я оставил все сомнения. Она позвонила и сказала, что сегодня в университете вывесили расписание занятий на семестр, и, когда она его изучала, увидела имя и фамилию преподавателя, о котором в прошлом году я прожужжал ей все уши, а именно: Белоус Валерия Викторовна! И на следующей неделе, в среду, у них с ней первое занятие! Мне все еще верилось с трудом. Я тихонько положил трубку и попытался понять, что со мной? Об истинном положении дел говорит самая первая реакция. Так вот, первое, что я почувствовал, была эйфория. Это уже потом включилась голова и начались размышления.

Отрицать было бессмысленно, все то время, пока я держал трубку в руках, я радовался как младенец. Но вот незадача, если бы это случилось годом ранее. А теперь… мое сердце было занято. Все лето я с нетерпением дожидался одного – встречи, только другой, и был серьезно настроен на прилежное ученичество в Братстве. Я планировал чаще бывать в Доме, не пропускать лекций своей группы и, возможно, принять участие в каком‑либо деле. Быть может, я чересчур впечатлительный и во время каникул начитался Бог весть чего, но я хотел узнать то, что, на мой взгляд, было от меня сокрыто. Ну, лекции по философии, ну, группы, а если пройти все уровни, что дальше? Каковы перспективы? Стать помощником Марины Мирославовны? Дежурным? Обучаться и тоже читать лекции? Нет, должно быть что‑то еще. В свое время я задал этот вопрос Ане, и теперь сам искал на него ответ. Мне до сих пор было невдомек, какова основная цель Братства и кто за всем этим стоит.

Отныне я появлялся в Доме регулярно. Я по‑прежнему посещал обе лекции Марины Мирославовны по средам и пятницам, а также свою лекцию по четвергам. Кроме того, я променял свой любимый кинотеатр на еженедельные кинопоказы в Доме Братства. Каждое воскресенье в семь вечера в общем зале устраивался домашний кинотеатр. Демонстрировался какой‑нибудь художественный фильм из киноколлекции, заявленный в расписании. Смотреть могли все желающие из любых групп. Фильмы, которые я посмотрел, мне понравились. Как правило, это было интересное и качественное кино с соответствующим Братству идеологическим контекстом. В коллекцию отбирались «вкусные» фильмы, глубокие и нравственные, они брали за душу и взывали к осознанию затронутых в них тем. Эти фильмы делали меня лучше, ну, или мне так казалось. Каждым просмотренным фильмом я пополнял и свою собственную фильмотеку.