Идеалист. Психология в художественной прозе
Валерия Викторовна наливала чай и улыбалась. Я смотрел на ее руки, которые еще минуту назад ласково погружались в шевелюру Артема. То ли от этой ее нежности к нему, то ли от содержания одного из томов (а я уже успел наткнуться на разделы удовольствие, сексуальность, любовная жизнь, фантазии, эротика, ревность и тому подобное), то ли от прикосновения, или от всего вместе, но я был страшно возбужден. Чтобы как‑нибудь совладать со своими чувствами, нужно было на что‑либо переключить внимание. Я попросил Валерию Викторовну дать мне «Лекции по введению в психоанализ» домой. Пока она ходила за книгой, я открыл кран, смочил виски холодной водой и сел на место. Она вручила мне книгу, и это было моим спасением. Я тут же раскрыл ее, якобы вновь просматривая содержание. Чтобы Валерия Викторовна не заметила, что со мной происходит, я спросил, почему нам она читала этих ужасных постмодернистов, а на курсе у Ани они изучают психоанализ и произведения зарубежной литературы.
– Этих ужасных, как ты говоришь, постмодернистов очень даже интересно анализировать. Принцип‑то один. Автор создает какие‑то образы, каждый образ он наделяет некими чертами своей личности, как правило, противоречивыми, и таким способом, иногда сам того не подозревая, прорабатывает свои внутренние конфликты. Писатели пишут и излечиваются, пишут вместо психотерапии. К тому же многие из них – мои коллеги, и со многими я знакома лично. К слову, о сублимации, о которой я говорила на нашей лекции. Если чувство не получает разрядки, если это безответное чувство или имеющее недопустимую форму, оно перерастает в невроз. Чувство рвется наружу и требует выхода, а разрядка не наступает в силу каких‑либо причин или обстоятельств, тогда самый верный путь дать этот выход в творческом процессе, как сделал ты.
– Но я не…
– Скажу тебе по секрету, у меня тоже есть такая вещь. Точь‑в‑точь как у тебя, сплошное излияние чувств. Так что знай, я тебя понимаю. В твоем рассказе я узнала себя, какой была десять лет назад. Но запомни, издатели не любят чрезмерно эмоциональных авторов. У них в цене холодный ум и расчет. И это парадокс, потому что испокон веков все самое гениальное создавалось в сверхчувственном порыве. Посиди, я сейчас.
Валерия Викторовна долго отсутствовала. Я залпом выпил свой чай, и меня бросило в жар еще и от чая. Книга до сих пор оставалась открытой у меня в руках, и я начал просматривать первую главу. После первой страницы я сдался, сосредоточиться здесь и сейчас мне было не по силам. Вернулась Валерия Викторовна и протянула мне распечатанные листы.
– Держи! Это первый вариант, еще до редактирования. Но запомни, это пример того, как не нужно писать!
Интонация и улыбка, которые сопровождали слова Валерии Викторовны, сбили меня с толку. Я не мог понять, говорит ли она всерьез или шутит. В любом случае я собирался это прочесть и как можно скорее. Я буквально сгорал от нетерпения. Она спросила, не налить ли мне еще чаю. Я поблагодарил и кивнул. Снова передо мной были ее руки, близко. Я смотрел на них и невольно сравнивал с руками Марины Мирославовны. У г‑жи Марины они были белые и изнеженные. Хозяйка дома налила чаю и себе.
Конец ознакомительного фрагмента
