Идеалист. Психология в художественной прозе

Ее мама – учитель музыки. Вот почему она активно отреагировала на музыкальное определение фантазии, которое дала одна из слушательниц. Я прекрасно помню, как в тот момент пожалел о том, что не обладаю хоть сколько‑нибудь значительными музыкальными способностями! Музыке профессионально я не обучался, и все навыки моей игры на гитаре сводились к песенкам из трех аккордов. У Марины Мирославовны есть старшая сестра, которая живет в Минске. Интересно, она так же красива? Вряд ли. Сложно себе представить двух одинаково красивых и одинаково умных сестер. Вот так совпадение, Марина Мирославовна окончила авиационный университет, в котором сейчас учился я, и, соответственно, получила техническое образование. Должен заметить, как для технаря ее ораторское мастерство и общая гуманитарная осведомленность были на высоте. Она считает, что ни в чем не нужно сомневаться или иметь нечто, в чем никогда не сомневаешься. Это может быть чувство, вера во что‑либо, представление о чем‑либо. Она задала вопрос, может ли каждый из нас назвать хотя бы что‑то одно, про себя, не вслух. Я задумался. Еще Марина Мирославовна не согласна с выражением «в споре рождается истина». Никогда об этом не задумывался. Скорее всего, она права. И действительно ведь, в нашем обиходе имеется много высказываний, которые произносятся по привычке, автоматически. Марина Мирославовна идеалистка и оптимистка. Это и неудивительно, учитывая, что она любит величайшего из идеалистов – Платона, читая которого, начинает лучше понимать себя. Идеалистом был и я. В тот момент я идеализировал эту женщину. Вне всякого сомнения, она обладала изысканным вкусом, была благовоспитанна и эрудированна. Каковы ее идеалы, помимо Платона, мне еще предстояло узнать. Почему Марина Мирославовна не любит называть яростное начало волевым, она собиралась объяснить на одной из лекций, посвященных Платону и его диалогу «Государство», где три составляющих психики, одна из которых именуется яростным, или волевым началом, разбираются более подробно. Я тут же решил изучить всего Платона. Но сначала я собирался прочесть Германа Гессе и упомянутые ею произведения: «Игра в бисер» и «Паломничество в страну Востока». Я был влюблен.

 

III

 

Я продолжал учебу в университете, а в конце каждой недели с нетерпением ожидал встречи с тайным и красивым видением нашего мира на лекциях Марины Мирославовны. Как и Аня, я ничего не рассказывал ни друзьям, ни тем более родителям. Думаю, мое частое отсутствие и поздние возвращения домой они относили на счет моей увлеченности прекрасным полом. Но родители знали лишь о существовании Ани, поэтому их это особо не беспокоило. Я же их представление о нас с Аней как о паре влюбленных не торопился развенчивать.

Лекции Марины Мирославовны с каждым разом становились все увлекательнее. Мы уже прошли Платона, Сократа, Аристотеля и Плотина, впереди был Пифагор и его первая в истории философская школа. Эти мыслители были мне знакомы из университетского курса, но раньше они не вызывали во мне никаких чувств, кроме скуки. Теперь же я не замечал, как пролетало время. Из уст этой женщины все звучало иначе. Каждая лекция Марины Мирославовны сопровождалась красивыми мифами, легендами, притчами и очень часто яркими примерами из жизни. В конце занятия она всегда рекомендовала литературу. Я купил себе толстую тетрадь в клеточку с изображением древнегреческой мраморной статуи. «Влюбленный Арей» – так было написано на обложке. Я тщательно вел конспект и каждый раз сожалел об окончании занятия. В плане программы на полугодие стояли пифагорейцы, неоплатоники, стоики и отдельным курсом теософы. Это означало, что мы будем изучать не только философию, но и эзотерику. Прозвучали совершенно новые для меня имена – Николай Рерих, Рудольф Штайнер, Алиса Анна Бейли и Елена Петровна Блаватская. На них мы будем останавливаться подробнее в будущем. Но это только для тех, кто после вводного курса пожелает продолжить обучение. Мне было все равно, что изучать – древние цивилизации, философию, эзотерику, – лишь бы из уст Марины Мирославовны. Я готов был слушать и слушать эту женщину. Я напрочь позабыл первопричину своего визита в Братство. С Анютой мы больше не ссорились, а причина нашего раздора стала теперь нашей с ней общей тайной.

Близились новогодние праздники. Я сдал сессию в университете, и был волен как ветер. В отличнейшем расположении духа я прибыл на завершающую лекцию нашего вводного курса с Мариной Мирославовной. Еще издали в окнах актового зала, где у нас обычно проходили занятия, я заметил праздничные огни. Я взбежал на второй этаж и увидел, что слушатели стоят в коридоре. За полгода обучения почти всех я знал в лицо. По громкой музыке, доносившейся из зала, было ясно, что новогодний корпоратив в самом разгаре и его скорого завершения не предвидится. Дверь распахнулась, и из зала вышли две женщины в обнимку, под хмельком, с дождиком, обмотанным вокруг шеи, и направились в конец коридора. Это означало, что лекция отменяется и у меня не будет возможности в очередной раз насладиться чудным мгновением длиною в два с половиною часа. Я был расстроен, вышел на лестничную клетку и облокотился на перила. Этажом ниже на перила легла женская рука. Я отметил тонкое запястье и серебряное кольцо с синим камнем на пальце. Эту руку я узнал бы из тысячи. Мне навстречу поднималась Марина Мирославовна. Я выпрямился и стоял, как солдат, по стойке смирно, не шевелясь.

– Почему вы здесь? – спросила Марина Мирославовна и посмотрела на часы.

– А там занято, сотрудники празднуют Новый год! – отчитался я.

– Да? Странно. Меня никто не предупреждал. Сейчас выясним. Идемте!