Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»

– Школа у тебя определенно есть, а вот желания рисовать – нет.

– Я по этому поводу не переживаю.

Он улыбнулся, а я заглянула ему в глаза. Они казались совсем черными, как угли, хотя внешне он не походил на южанина. В Габриэле были меланхолическая тонкость, правильные и тонкие черты лица, и вместе с тем, черные волосы и глаза.

– Ты когда‑нибудь рисовала?

– Закончила художественную школу.

– Но не рисуешь.

– Нет. Мои мечты стать художницей развеялись как дым.

– Значит, мы друг друга понимаем, – сказал он и впился своими черными глазами, от которых екнуло сердце.

– Мне, пожалуй, пора, – я протянула ему руку.

Рука схватил мою руку, но так не отпустила.

– Так как насчет прогулки по загадочным местам Венеции. Нельзя побывать здесь и не увидеть ее темные стороны, – он настойчиво смотрел мне в глаза и улыбался.

– Не сегодня, – я с трудом вытащила свою руку и стала идти к двери.

– Я буду ждать! – крикнул он мне вслед.

Я уходила, не оборачиваясь. Мне стало понятным, что в нем не так. Он увлекает за собой: неосознанно ты следуешь за ним и не думаешь об опасности, просто доверяешь. А слепое доверие приводит к беде.

 

Когда я пришла домой, первое, что сделала, это пошла на чердак. Трудно объяснить, почему мансарда для меня становилась словно волшебная пещера Али‑Бабы. Разумеется, в ней я не рассчитывала найти ни кладов, ни чего бы то ни было интересного, загадочного, просто, эта закрытая дверь манила магнитом совершенно необъяснимо и настойчиво. Настолько настойчиво, что даже вне дома я постоянно думала о ней. Мне ужасно хотелось попасть за ее порог, поэтому я шла к ней как крысы на мелодию дудки крысолова. Пролетев все ступеньки стрелой, остановилась у порога в ожидании, что на этот раз она откроется. Ладонь обхватила ручку, рука напряглась и потянула. Сердце затрепетало. Рука все напрягалась и тянула дверь на себя, с огромным усердием пыталась открыть, но все было безрезультатно. Я мучилась как при ходьбе по дороге на Голгофу, теряя время, надрывая пальцы, подступая то с одной стороны, то с другой. Светлых идей в голову так и не пришло, после чего, жутко разочаровавшись и расстроившись, я бросила это занятие и спустилась вниз.

Наступали сумерки, все заволокло темно‑серым светом, в окна начал проникать холодный ночной ветерок, который перемешивался с запахами города и разогретого ночного камня. Мои пальцы нащупали выключатель. После щелчка серость рассеялась, сменившись тусклым, очень слабым желтым светом электрических ламп. Я смотрела на заход солнца, точнее, самого солнца не могла увидеть, но отсвет на небе был очень красивым, навевал тоскливые мысли, которые бередили потаенные раны в душе, уносили в прошлое. Я снова нехотя вспомнила его. Глаза цвета раухтопаза, темные волосы, мои ощущения, когда я клала руки ему на шею, и его голос, бархатный, необычайно красивый. Когда я вспоминала, мне переставало быть одиноко. Воспоминания согревали замерзшее от душевных терзаний тело. Я забывала о том, насколько перед ним виновата, забывала, какую боль он мне причинил, забывала, что на нас обоих висит вина в случившемся с Полем. Все, что когда‑то было, и что есть сейчас, растворялось, и я обретала силы, что бы продолжать жить и дышать.

Необъяснимо, почему именно так. Его реальное присутствие никогда не вызывало у меня подобных чувств, только воспоминания о нем. В реальности его защита была опасной, он подавлял всем своим существом, накладывая невидимые путы, из которых ты как бабочка рвешься наружу, и не можешь выпутаться, задыхаешься от его напора, от нежелания идти на компромиссы, или хотя бы понять тебя.

Свет вдруг резко погас. И я захлопала глазами и застонала.

– Только не это!

Пришлось идти на кухню, и зажигать свечи. Когда искусственный свет осветил пространство кухни, я оглянулась. Атмосфера была страшной до мурашек. Меня передернуло. Часы в углу показывали одиннадцать. Все заволокло чернотой, мебель казалась не только старой, но и зловещей. Узоры, углы, витиеватые ножки не украшали, а приняли форму уродливых диковинных существ. Красивая плитка казалась убогой и гнилой, мебель старой до такой степени, что вот‑вот развалится, обрушится прямо на тебя. Мне всегда нравились свечи, полумрак. Но сейчас, в этой давящей тишине, в этом пустом доме, они казались чем‑то угрожающе опасным. Они горели. Пламя было ровное, практически не трепетало, но казалось, что оно становится все выше и выше.

Я подумала, что дергать Леонардо сейчас, не очень вежливо. Возможно, он все еще рисует. Да и тащится черти куда, чтобы починить мне свет, – не самое желанное для него занятие, лучше попросить его прийти утром. Я немного еще посидела и, перенеся свечи в свою комнату, закрыла все окна и дверь внизу, снова поднялась наверх, разделась и легла. Мне упорно не хотелось их задувать и оставаться в полной темноте. Пара кошмаров еще не повод чего‑то бояться.

Грудь выдохнула, глаза закрылись. Я лежала, ощущая присутствие свечей, пока их свет не стал намного ярче. Я снова открыла глаза, которые расширились. С невообразимым ужасом я обнаружила себя внизу на первом этаже. Все горело. Свечи полыхали повсюду, их были сотни: большие, маленькие, почти сгоревшие и новые. Огромное количество горящих свечей и света от них, который заливал все вокруг. Глаза слепило, я поморщилась от такого количества света и еле смогла взглянуть на стены. Глаза расширились от испытанного внезапно шока. На стенах красовались странные иероглифы и символы, написанные красным. По всем стенам море красного, непонятные надписи, латынь, вульгарный итальянский, фразы, обрывки фраз, просто буквы, чьи‑то имена. И вдруг будто кто‑то нажал кнопку магнитофона. Неизвестно откуда снова появились голоса, шквалом заговорили все разом. Я схватилась за голову.

– Боже, что это!

Они продолжали говорить и усиливались. Я сбивчиво задышала. Ноги побежали вверх по лестнице. Дыхание сбивалось. Я бежала, сама не зная куда и зачем. Лестница почему‑то она стала очень длинной, все длиннее и длиннее, до бесконечности, наконец, я оказалась в темном коридоре, где голоса стихли. Обхватив себя руками, я пошла дальше к знакомой двери. Путешествие вместо привычных секунд затянулось надолго. Я бродила в непроглядной темноте, зная только, что здесь должна быть дверь моей спальни.

Рука дотронулась до ручки, хотя в этой темноте глаза совсем ее не видели. Начала проступать узкая полоса света. И снова… снова та женщина сидела в мраморной ванне, погруженная в красную воду, в профиль ко мне. Ее огненные волосы блестели при свете свечей, кожа была белой, а я приближалась к ней, сама не зная почему. Все ближе и ближе, присев около ванны, протянула руку, начала погружать ее в эту красную воду. Погружала ее, медленно и самозабвенно. Я видела кожу женщины и свою руку, моя кожа казалась еще бледнее и белее чем ее, словно отдавала кровь воде. От этого бегали мурашки. Рука медленно погружалась, и тут ее резко схватили, потянули вниз ванной с огромной силой, разбрызгивая воду повсюду. Она хлестнула мне в лицо, в рот, на грудь, а руку все тянули другой рукой.

Я перепугалась! И снова вскочила на кровати! Сердце колотилось в груди тысячью ударов. Я запаниковала, закрывая лицо руками и стараясь удержать слезы. Меня трясло, сердце все никак не останавливалось.

– Что же это такое?!