Исповедь исчезнувших
Окрыленная верной догадкой и добрым напутствием, Майя с сыновьями направилась в сторону многолюдной площади. Завороженные необычной суетой, они, не замечая сутолоки, нырнули в разноголосую толпу. Такой шум, разнообразие красок и веселую бойкую торговлю Майя, пожалуй, видела впервые. Малыши, наевшись горячей лепешки, наконец‑то оживились. Мать с удивлением заметила, что их совсем не пугает большой разноликий город, наоборот, они как бы окунались с лихим куражом в родную стихию. Жизнерадостная, забавная атмосфера, витающая над толпой, целиком поглотила троицу из северной глубинки. Майя, волоча за собой тяжелый саквояж и время от времени окликая убегающих мальчиков, останавливались, чтобы передохнуть в толпе людей в халатах и тюбетейках. Небрежно накинутая через плечо замшевая сумочка на длинном ремешке свободно болталась за спиной. Необъяснимая тревога, поселившаяся в ее сердце после визита Сабдуллы, как бы притупилась в этой яркой круговерти узоров и орнаментов. И даже знойное полуденное пекло показалось ей остывшим. Внезапно она услышала отдаленный гул, похожий на нарастающий протяжный напев. В этом странном, удивительно пронзительном пении женщина уловила что‑то необузданное, древнее, и ее опять охватило беспокойство. Душный воздух дрогнул от налетевшего горячего ветра, и небо стремительно затянулось тучами. Подгоняемая тревожными мыслями и тяжелыми каплями нежданного дождя, Майя с детьми устремилась к кассам и, только очутившись перед маленьким окошком, осознала, что не знает, как добраться до своей далекой родины. Кое‑как разобравшись с маршрутом и стоимостью билетов, с легкой улыбкой потянулась к свисавшей с плеча сумке. Она была довольна тем, что справилась, ведь раньше никогда не ездила поездом, и, главное, денег хватало до Новосибирска. А там отобьет телеграмму своим, да и Сибирь – не чуждый край. Но рука, пошарив в сумке вслепую, не обнаружила ни документов, ни денег. В разрезанной острым ножом замшевой коже зияла дыра.
* * *
Жизнь одинокой матери в Узбекистане тяжела и безотрадна. Что пришлось там пережить в период дикой свободы 90‑х нашей маме, чужой по крови, я начинаю понимать, лишь став взрослым. Ей тогда было столько лет, сколько мне сейчас.
Оказавшись без документов и средств к существованию в незнакомом городе с двумя маленькими детьми, мама не вернулась в гостиницу, где нас ждал дядя Сабдулла. На протяжении тех лет, которые мы вынуждены были провести в окружении трех пустынь, не раз мы с братом вспоминали его, надеясь где‑либо встретиться с ним случайно. Но увы, не довелось нам заглянуть в его глаза и понять, что же тогда случилось с нами. Из рассказа эдьиий Саргылааны мы позже, по возвращении домой, узнали о том, что он все‑таки приезжал в Таас Олом в поисках мамы. Вдруг под Новый год, как жуткое видение, из тумана появился Сабдулла, один, в тонких ботинках и с букетом в руках. Двойной оглушительный удар тогда сразил всех. Наконец, что‑то начало проясняться в смутной истории нашего исчезновения. Одно стало очевидно в столь тревожные времена на грани развала страны мы остались совсем одни. Таай Сэмэн, сдержанный в эмоциях как истинный северянин, привыкший к суровым природным лишениям и тяготам, в ярости чуть ли не задушил пришлого узбека. С другой стороны, его приезд вдохнул в их сердца веру в то, что единственная нить, связывающая с далеким неизвестным Узбекистаном, еще не оборвалась. Провожая Сабдуллу, Саргылаана умоляла его найти нас и передала нам деньги на обратный проезд. Но он, уехав, больше вестей не подавал. Несмотря ни на что, в нашем семейном очаге, в глубине души каждого, где бы он ни находился, всегда тлела искра надежды на возвращение.
В тот день, когда нас обокрали, мы растерянно стояли на опустевшей и покрытой лужами площади, как над неминуемой пропастью. Мама плакала навзрыд, а дождь смывал слезы с ее лица и заглушал безутешный голос обиды. Много ливней еще будет в нашей жизни, но и они все пройдут. Но те слезы горести навсегда поселятся в маминой душе. И только по прошествии многих лет мы с братом поймем, насколько ей трудно было тогда отступиться от любви, отказаться от любимого человека, и простим ее за все прожитые беды и обиды. Как ни парадоксально, через тернии длиною в десятилетие пролегал наш путь к спасению.
Потеряв документы, мы вмиг лишились всего: имени, родины, гражданства, крова и денег, потому что через несколько дней наша страна распадется на осколки, и республики‑сестры внезапно окажутся друг другу чужими. Наверно, никогда не забуду слова, как‑то брошенные нам вслед с презрением: «Гумрохлар». Это значит, мы – заблудшие. Тогда мама обняла нас и прошептала: «Нет! Мы – исчезнувшие». Мы – затерянные в одном из пятнадцати отрезанных кусков бывшей необъятной страны.
* * *
Мерзлый снег хрустел в такт шагам Саргылааны Павловны, скрипя вдогонку ее обрывистым хаотичным мыслям: «Новый путь… К какой жизни приведет он? Что будет? Суверенная Якутия… Свободный Узбекистан… Где они? Где?». Сестренка Майя со своими мальчишками‑погодками как уехали с узбеком Сабдуллой, так словно в воду канули. Почти полгода полного небытия. В маленькой деревне, где каждый знает всё обо всех, сокрушались над непростой судьбой Маайыс Чугдаровой. Жители Таас Олома, взбудораженные нагрянувшими событиями, потихоньку шептались, предполагая, что непутевая землячка попала в рабство с детьми. Телепередачи и газетные статьи на горячие темы об «уходе» хлопкового Узбекистана еще более распаляли их жуткие предположения и слухи. Страна, нещадно ломая судьбы, разрывала братские узы народов, городов, республик. Наступление новых времен в глухом таежном Таас Оломе ознаменовалось загадочным исчезновением Майи с сыновьями. Северная окраина так же, как и повсюду, через боль и страдания вступала в новый мир.
– Однако, неспроста сегодня нас собрали. Скоро совхоз наш распустят, наверно.
– Оннук. Правительство, говорят, готовит постановление о ликвидации совхозов.
– Все твердят «алмаас, алмаас[1]». В казне золота больше нет. Видимо, алмаз только нас спасет.
– Вы не слышали, как человек из министерства сказал, что всех алмазов не хватит, чтобы сохранить совхозы?
– Возможно, и не подпишут злополучное постановление.
– Дьэ иэдээн[2]… Что будет?
Не обращая внимания на оживленных односельчан, гурьбой собравшихся перед сельским клубом после затянувшегося общего собрания, Саргылаана торопливо завернула за угол и скрылась в сумеречной роще. Заснеженная тропинка, изгибаясь между стволами берез, отсвечивающих лунным серебром, опять, уже в который раз, напомнила об исчезнувших: «Майка, Маайыс… Была у нас с тобой одна тропа, а затерялись мы». Женщина, отряхнув меховыми рукавицами соболью шапку от снежных хлопьев, подняла глаза к небу. На небосводе ярко мерцала Полярная звезда, указывая заблудившимся путникам курс на север. Налетевший ветер донес обрывки отдаляющихся голосов. Необычная суета кружилась с метелью над таежной деревней.
[1] Алмаас, як. – алмаз.
[2] Иэдээн, як. – беда.
