Измена. Осколки нашей любви

– Часто в жизни не все так, как хочется, да? – говорю задумчиво, перебивая ее тираду о том, что нужно написать книгу.

– Это опыт, какой бы он ни был, ты обязана подняться и сказать спасибо, даже за такое дерьмо. А потом гордо вздернуть носик и идти дальше.

– Ты права, вот только все это просто на словах, в жизни куда сложнее.

– Я много отношений, пусть и очень коротких, переварила, Дарь, – смотрит на меня серьезно, и я понимаю, о чем она, – и могу тебе сказать, что усвоила такую штуку, – делает глоток вина и берет конфету с вазы, – если тебя не слышат, не нужно говорить громче, понимаешь? Точно также можно применить ее в других случаях.

Киваю. Мне полностью ясен ее посыл.

– Да, ты у нас тот еще знаток мужиков, – улыбаюсь, а у самой на душе просто мрак и руины.

– Тебе нужно научиться закрывать за собой двери также легко, как это сделал он после того, как предал и оставил в одиночестве.

– Я люблю тебя, – говорю подруге и беру ее за руку, мне так нужно тепло и поддержка, которую она сейчас мне дает.

– И я тебя милая, – улыбается, – я раньше тоже боялась быть одна, боялась, стать ненужной или просто сделать что‑то не так, обидеть. Причинить боль людям, с которым была в каких‑либо отношениях. Но вот только запомни, о тебе никто не думает, всем плевать. Меня обижали, унижали и ранили. Уходили, выбросив, как использованную вещь. И тогда, еще моя живая бабуля, сказала мне одну важную истину – «мне нужно стать черствее. Научиться плевать на мнение других, на то, как звучат мои слова, и какие раны я нанесу им».

– Золотые слова, хорошей женщины, тебе повезло, – говорю улыбаясь.

– Для многих я холодная, стервозная сука, но только единицы знают меня настоящей и это те единицы, кого я люблю больше жизни, – улыбается, говоря обо мне.

– Я сейчас буду плакать, прекрати нести все это.

– Прекрати бояться потерять того, кто не боится потерять тебя, Дарина, – говорит строго.

– Ты как старшая сестра, – качаю головой.

Оля встает и подходит ко мне, обнимает со спины и целует в щеку.

– Так и есть, – улыбается, – хотя ты на пару месяцев меня старше, между прочим.

– Жаль мозгами такая дура, – тяжело вздыхаю.

– Кстати о ней, – хватает свой бокал и берет электронку, делает затяжку и выпускает дым, – не заходила? Не могла же она не заметить, что ты тут.

– Зато Тимур заметил, – говорю едва слышно.

– Что ты сказала? – выпучив глаза от восторга, садится на стул и смотрит выжидающе. – И что? Какой он? Все такой же сексуальный парень, которым ты мне его показывала?

– Ага, все такой же, – бубню под нос, что таить, он всегда был нереально привлекательным и девки липли, как мухи на сладкое.

– Ну не томиииииии, – ноет подруга.

– Он заходил на второй день, как я приехала, – она округляет глаза и снова делает затяжку, – спрашивал, почему я тут, не нужно ли мне что‑то, а потом вообще взял мой номер и сказал, что позвонит.

– И что? – затаив дыхание спрашивает. – Позвонил?

– Нет, – даже немного обидно, но скорее это просто потому, что у меня состояние такое сейчас, – да и не должен. Мы давно не дети, Оль.

– И что? В том и дело, – играет бровями, – ты одна, он тоже.

– Он женат, дура, – хлопаю ее по руке через стол, – причем на моей сестре.

– Таких сестер, как друзей, только за хуй и в музей, – говорит нереально серьезно.

– Вот идиотка.

– Набери его сама, – выдает свою гениальную идею.

– Иногда я сомневаюсь в том, что ты нормальная. Не буду я этого делать. У него семья и то, что я просрала свою, не дает мне права лезть в его жизнь. Да и не было у нас никогда ничего. Мы просто были лучшими друзьями, он был мне братом и тем, кому верила больше жизни. Теперь мы выросли и все изменилось.

Подруга поджимает губы, а потом хитро так улыбается. В ее голове снова какая‑то шальная мысль.

 

ГЛАВА 7

Дарина

 

Как хорошо, что для героев своих книг я могу выбрать судьбу сама. Могу помочь им в трудностях. Соединять людей и склеивать разбитые сердца. Жаль, что в жизни так нельзя.

Написав продолжение в несколько историй, которые пишу, откладываю ноутбук и решаю, что нужно сходить и пополнить холодильник. У меня есть средства, которые копились в течение трех лет моего писательства, я их не трогала, как знала, что пригодятся. Да и не нужны были они мне, я этим для души занималась и продолжаю. Арс не хотел, чтоб я работала, но мое такое хобби одобрял. А денег у нас и без того всегда было достаточно. Теперь у меня есть неплохая сумма, которая служит мне прекрасной подушкой. И если не ездить отдыхать на курорты и не тратить на шмотки брендовые, хватит надолго. Экономить я умею, мама всегда учила, что деньги достаются не просто и тратить их на бред не нужно. Нужно уметь расставлять приоритеты.

Надеваю на себя синие приталенные джинсы и белую водолазку, волосы, наконец, собираю в высокий хвост, смотрю в зеркало. Жесть. Я как зомби. Решаю, что немного, совершенно чуточку макияжа моей коже точно не повредит. Быстро справляюсь с задачей и, схватив деньги, выхожу на улицу. Телефон не беру с собой. Сейчас обед, Оля на работе, а больше мне некому звонить. До ближайшего магазина чуть меньше десяти минут, а погода не так ужасна сегодня.

Пока брожу по магазину и думаю, чего бы мне хотелось невольно засматриваюсь на девушек с детьми и улыбаюсь. Я тоже так мечтала. С ним. Так, хватит, сама себе даю установку. Не всех война убила, думаю про себя, видимо Арса только контузило.

Набираю сладостей, потом беру заготовки и необходимые продукты для пиццы. Готовить прям я не настроена, но на быструю руку сделать и поесть не откажусь. Прохожу мимо спиртного отдела, а потом все же возвращаюсь и беру бутылку красного вина. Для себя. Просто настроение такое. Хочется тишины и огромного бокала вина. Бокал, кстати тоже себе покупаю, большой. Расплатившись, спокойно возвращаюсь домой. Открываю двери и, поставив пакеты на пол, стягиваю куртку, а потом понимаю, что тут что‑то не так. Запах. Я, наверное, с ума схожу, чувствую тут запах Арса. У меня с головой не все в норме, пора перестать о нем думать. Беру пакеты и несу на кухню, а потом они вмиг от шока выпадают из рук.

– Привет, – спокойно говорит он и смотрит на меня, так же как раньше, а у меня даже голова начинает кружиться.

– Что ты тут делаешь?

Спрашиваю, когда, наконец, могу сделать вдох и сказать хоть что‑то.