Измена. Осколки нашей любви
Ей легко сказать со стороны, чтоб я просто перешагнула наши отношения и шагала дальше, а я вот так просто не могу. Да, я понимаю, что он козел, что урод еще тот, что прощать такое нельзя. Да я и не для того уходила, чтоб он возвращал меня. Я просто понимаю, что не смогу с ним дальше. Червяк сомнения будет грызть мне голову кучей «если».
Хотя, судя по виду Арса, он не собирается умолять меня вернуться. Думал, когда приходил, что в ноги упаду и буду умолять все вернуть? Или может, скажу, что простила его? Что готова все проглотить, перешагнуть и жить, как жили раньше? Нет уж.
Мне плохо, ужасно плохо и если бы не работа, то уверена уже бы тронулась умом. Или поехала к нему, спросить: «за что он так со мной?». Почему променял нашу семью на какую‑то девку? Как человек, который любит, может придавать? Разве я своей любовью к нему и заботой – не заслужила хотя бы честности?
От всех этих гиблых мыслей спасает работа, работа и еще раз она самая. Диалог между главными героями прерывает звонок в дверь. Встаю и собираю волосы в хвост, пока писала, распустила. Ненавижу, когда голову резинка сдавливает и тянет. Шаркаю тапками по старому паркету и улыбаюсь, замечая этот факт. Мама всегда ругалась и просила поднимать ноги. Смотрю в глазок и, не увидев там Арса, спокойно открываю.
– Привет, – здороваюсь первая, – зайдешь?
Мила стоит и смотрит на меня с ног до головы. Осматривает. Будто отмечает, что изменилось за то время, что мы не виделись с ней.
Закрываю за ней дверь, пока она идет на кухню, замечаю, что она тоже изменилась. Волосы теперь длинные, поправилась, совершенно немного. Это даже ей идет, раньше уж очень худой была. Осматривается по сторонам и садится за стол.
– Чай или может, кофе хочешь? – интересуюсь, а она продолжает молчать.
– Ты тут надолго? – наконец спрашивает.
Да уж не такого вопроса я ожидала после стольких лет.
– Я тут теперь живу, – спокойно отвечаю, – это мой дом.
– Точно, – вспомнила, – не мой – твой.
– Твой ты продала, когда нужны были деньги твоему наркоману, – злюсь на нее, мы не говорили с ней раньше об этом, но меня это злит, чтоб ее.
– Не твое дело, куда и что я тратила, – в той же манере отвечает мне, – бабка оставила мне свою квартиру, не тебе и мне было решать, что с ней сделать.
– Вот и не лезь ко мне, – стараюсь успокоиться, – ты свое наследство пустила в трубу и если бы родители только знали, что ты натворила.
Обхватываю себя руками и опираюсь на столешницу, смотрю на нее, а там ни капли сожаления.
– Эта квартира должна была быть нашей, – осматривается.
– Ты свое получила, – злюсь, – у тебя была трехкомнатная квартира практически в центре. Ты вообще думала, сколько дедушка с бабушкой пахали на нее? Нет, не думала. Тебе были нужны деньги, хотя нет, даже не тебе и ты дура, пихнула ее за дешево. И где теперь твой тот парень? Сдох где‑то за углом от передозировки?
Она подлетает и с размаху бьет меня по щеке. Больно и я так хочу ответить ей тем же, но не двигаюсь.
– Не смей говорить о нем, – орет Мила, – он любил меня и просто не справился. Я старалась помочь.
Она плачет, а мне ее не жаль. Мила наплевала на всех и сделала так, как хотела, но не это главная беда. Главная в том, что теперь она решила, что родители должны были и эту квартиру поделить, между нами. И возможно так и было бы, если б они знали о ее поступке. Все сложилось очень удачно для Милы. Отец не лез в ее жизнь, мама болела последний год. А потом эта авария и все. Бабуля очень Милку любила. Та много времени у них с дедом проводила. Я была маминой дочкой и ревела, если мамы рядом не было. Бабушка всегда твердила, что Милка должна найти мужа и завести себе много деток, чтоб в каждой комнате их квартиры кипела жизнь. Только вот Мила думала иначе и совсем не там местом.
– Зачем ты пришла? – спрашиваю, смотря на нее в упор.
Сестра вытирает слезу и вот передо мной все та же расчетливая и стервозная девушка.
– Ты явно не поздороваться зашла или спросить, как я тут?
– Только сунься к нему, – грубо говорит.
– К кому?
– К Тиму, – я и без того поняла о ком речь, – я тебя не то что уничтожу, я для начала тебя всего лишу. Для начала жилья, а потом и жизни, если будет нужно.
Я смотрю на ее больные глаза, в которых горит нездоровый азарт и понимаю, что она не шутит.
– Тебе лечиться нужно, – спокойно говорю.
– Я предупредила тебя. Слишком много времени я за ним бегала и перебивалась другими, пока он по тебе убивался. Так что даже не смотри в его сторону.
Я хочу ответить ей, вот только Мила разворачивается и быстро, словно за ней стая бешеных псов бежит, покидает квартиру.
Я задумываюсь о том, а было ли у нас время, когда мы ладили или нет? Такое чувство, что она меня всегда терпеть не могла. Я для нее как кость поперек горла и так было во всем и постоянно. Хватаю телефон и хочу написать подруге, как на него прилетает сообщение:
«Что делаешь сегодня, птичка?»
Тут же понимаю от кого это. Тим называл меня так раньше. Решаю не отвечать. Он не дурак и поймет, что я не хочу с ним общения. Наша дружба прошла и теперь у него еще и в придачу жена – моя, долбанутая теперь на всю голову, сестричка. Но спустя час или чуть больше в дверь снова стучат.
ГЛАВА 10
Дарина
Смотрю на него и хочу кричать от досады. Что он блин творит? Для чего он тут?
– Привет, – улыбается, – слава богу, ты живая и все хорошо, а то я переживать начал, что не отвечаешь.
Он стоит на пороге, между нашими квартирами и у меня двоякое чувство такое.
– Проходи, – отхожу в сторону и приглашаю его войти.
Тимур проходит, и я только сейчас замечаю, что у него в руках пакет какой‑то. Он ставит пакет на кухню и принимается раскладывать продукты. Молча, наблюдаю за ним.
– Что это такое? – наконец спрашиваю, когда он разворачивается и хочет начать складывать все в холодильник.
– Это фрукты, которые нужны тебе и я прихватил твои любимые бушетки в кондитерской, что на соседней улице.
Он так мило улыбается, что меня мигом откидывает в детство, когда мы бегали в тот небольшой магазинчик и тратили последние деньги на то, чтоб поесть сладостей.
Помню, как перепачканные, но счастливые возвращались домой, и получали по шее от родителей. То от моих, то от его. Как хорошо было там.