К слову о чести

Родной якутский давался Василию на редкость легко, и уже через пару месяцев он свободно общался на нем, чем был несказанно доволен. Так между земляками завязалась крепкая мужская дружба. Но полгода строевой подготовки на плацу и часовая муштра перед присягой пролетели как один день, до распределения по воинским частям оставалось не больше недели, а там – кто его знает, в какую тьмутаракань призовет Родина: Советский Союз огромный! Горькое чувство скорого расставания с другом сильно расстраивало Игната, он привязался к скромному пареньку и не хотел терять такого товарища. Помнилось, отец часто рассказывал про своего друга, с которым служил на сторожевом корабле «Бесстрашный». Столько лет минуло, а он не мог забыть, как крепко они дружили, как после службы много лет переписывались, а потом… потерялись, раскидала жизнь и семейные заботы. Вспоминал это отец с огромным сожалением, и в комнате на столе его стояла фотография, где они в бескозырках у оружейной башни. Рассказ отца был для Игната уроком, он долго обдумывал, как вернее будет завести разговор, и решился наконец‑то сделать это на перекуре:

– Слушай, Бааска! Давай адресами обменяемся, если что – через родоков спишемся! И еще, слушай, ты никогда не думал на родину переехать, в Якутию? Все ж земля предков! Неужели не тянет? Не екает вот тут? –Данилов приложил к сердцу ладонь.

– На родину, в Якутию? – улыбнулся Василий, и глаза его заискрились по‑особенному. – Если честно, тянет, я всегда мечтал вернуться, только у меня там родных не осталось! Ехать не к кому.

– А я? Я что, не в счет?!

– Ты?

– Да, я! – вскинулся Игнат. – Твой друг, Данилов, – якутский якут! А тебе кого еще нужно? Поедем ко мне, председатель совхоза у нас мужик – во! – Игнат поднял вверх большой палец, – Если в совхоз работать пойдем, то и участок выделит, и дом построить поможет! Поселок наш на берегу Лены стоит. Ты и не представляешь, какая это богатая река! И самое главное: когда вскроются реки и пойдет лед, мы с отцом выбираемся на охоту в протоки, а там – утка, гусь!!! Да ты такой охоты с роду не видал!!

– Когда вскроются реки! – загорелся Василий и тут же расхохотался. – Эй, якутский якут! Сам‑то не передумаешь?

– За меня не беспокойся! Я кремень, главное – ты не спасуй!

День распределения свалился как снег на голову, ранним осенним утром командир поднял роту по тревоге и объявил общее построение у штаба воинской части. Спустя час началось распределение:

– Город Уссурийск, воинская часть №…, – прозвучало из громкоговорителя. – Рядовые…

В конце длинного списка фамилий прозвучало:

– Данилов И.С., Алексеев В.В.…

 

* * *

 

– Игнатушка! – выхватил из воспоминаний звонкий голос супруги. – Председатель пришел, поговорить с тобой хочет…

Данилов наспех влез в трико, набросил на плечи шубейку и прошел в дом. Председатель в распахнутой дорогой дубленке угощался домашними оладьями, запивая их чаем с молоком.

– Ты, Игнат Семеныч, – по‑деловому обратился он к Данилову, – впустую себя изводишь. Что случилось, то случилось, человека не вернешь, а жизнь – она дальше идет! И поверь мне, старому бобылю: раны душевные только семья и работа лечат! Сам знаешь, не мне тебе рассказывать, народу в совхозе не хватает, молодежь в город бежит за легкой деньгой, мужики спиваются, работать на земле стало некому! Выходи на ферму, там сейчас полный завал! Коровы в навозе, доярки не справляются, грозятся заявление подать на увольнение!

Игнат, потупив взгляд, уставился в пол. Прав был во всем председатель: и Ваську не вернуть, и не дело ему, крепкому мужику, на бабьей шее сидеть. Понимал умом все это Данилов, а вот сердцем не принимал; силился изо всех сил, но не мог.

– Прости, Федор Капитонович! – проговорил он дрожащим голосом, поднял на председателя глаза, полные слез, и с досадой ударил себя кулаком в грудь. – Душит меня воздух, понимаешь, Капитоныч, – душит! Задыхаюсь я, людям в глаза смотреть совестно, как жить дальше – не знаю, Капитоныч…

– Ладно, понял я тебя! – собирался уже уходить председатель, но у двери неожиданно задержался. – Слушай, а если в ночь, в коровник? Скотником! Уходить можешь раньше, как управишься!

– В ночь? В ночь, пожалуй, пойду! – уцепился за предложение Данилов.

– Вот и договорились! Вот это правильно, ты, давай, отходи понемногу, а с понедельника на работу.

Супруга налила Игнату чай с молоком и придвинула к оладьям блюдце со сметаной.

– Ты поешь, поешь немного! Осунулся, почернел весь, нельзя так, Игнат! Прав председатель, дело говорит!

Данилов взглянул на жену и со стыдом отметил, что прежде не обращал внимания, как за эти несколько дней она осунулась, как сошел с ее прекрасного лица здоровый румянец, каким утомленным стал ее взгляд! У самой, небось, на душе кошки скребут, а она виду не подает! Наверняка у себя в телятнике, оставшись одна, повоет по‑бабьи, а потом отдышится, приведет себя в порядок и спешит домой, мужа утешить! И каково Верке сейчас – даже не представить, ее‑то утешать некому! Женщины – народ терпеливый, где‑то характером покрепче мужика будут и боль свою напоказ не выставляют. Как ни крути, а выходит, что Верка эту ношу в одиночку тянет!

 

 

* * *

 

Суд по делу Данилова назначили на середину апреля. Измученный душевными терзаниями, он ждал этого суда с болезненным нетерпением. По утрам первым делом отрывал листок календаря, затем перебирал и старательно укладывал в большую китайскую сумку свои вещи, которые намеревался взять с собой в колонию.

В день судебного заседания Данилов сходил в баню, надел чистое белье и собрался было в дом, но у крыльца вдруг остановился и поднял вверх голову. Бездонное синее небо дышало весенней свежестью. Игнат Семенович смотрел в него долго, не отрываясь, будто видит в последний раз.