Камень среди камней

– О, не, я не пью кофе, – ответил Аргус мне с каким‑то разочарованием в голосе.

– Странно. Мне казалось, вы его любите, – начал я что‑то бессвязно, испугано блеять.

– Перепил в своё время.

– И всё же это вам.

– Спасибо – не нужно. Я, если захочу, заплачу и попью, – он указал на автомат, делающий вместо кофе буквально ферментированную козью мочу.

– Точно?

– Да‑да, проходи.

Я собирался достать из рюкзака все металлические предметы, но он опять поторопил меня своим «Проходи», то ли стараясь побыстрее избавиться от неудобного разговора, то ли оказывая мне своё охранное благоволение.

Я хотел было сказать, что мне нельзя так много кофе, да и не люблю я капучино, но что бы это мне дало? Ничего в общем счёте. Я пытался давиться этим молочным напитком – обжёгся. «Суки, перегрели!» – подумал в гневе я про себя и тут же устыдился собственным мыслям.

Хорошо, что Аргус его не попробовал, думал я, выбрасывая полный стаканчик, на котором бариста нарисовали маркером сердечко, в мусорку. Меня не покидала мысль, что в следующую его смену на его «Проходи» и игнорирование орущего металлодетектора я отплачу нагло пронесённым с собой стволом и вышибу себе мозги, сидя за любимым столом в читательском зале. Конечно, это было глупостью: я бы так не сделал, да и где бы я достал ствол? Если уж и планировать самоубийство, то тихое‑тихое: как мышь забиться в дальний угол и сдохнуть, пока никто не видит. Пускай меня ищут по запаху.

 

Зайдя вечером на семейный ужин, я встретил бабушку, с которой мы ожидали остальных членов моей семьи. На встречу я изначально идти не хотел, но вроде как у меня был праздник, который к чему‑то да обязывал меня. Намереваясь побыть в приятной компании, я взял с собой сборник Камю.

Беседа не очень клеилась – я искренне не знал, о чём поговорить, стараясь избегать разговоров о работе и отношениях, но в конце концов всё равно был вынужден отложить в сторону книгу и «увлечься» болезненными тривиальными беседами. На краткий срок меня спасла моя племянница, зашедшая забрать часть торта, оставленного для моей старшей сестры, не сумевшей, по причине лёгкой простуды, прийти на тёплый семейный ужин (хотя я считаю её простуду крайне ловко инсценированным блефом. Подметил для себя, что от детей, в конце концов, есть польза). В придачу племянница взяла пару яблок и несколько гроздьев дачного винограда. Бабушка, собирая пакет, достала из‑под скатерти стола, на который я облокотился, ловко погрузившись в чтение, как опытный дайвер, тысячу рублей и сунула моей племяннице в ладонь.

– А мне‑то за что? – удивлённо вскликнула её правнучка.

– Да просто так, – как отрезав, задорно сказала бабушка.

Попрощавшись с племянницей, бабушка протянула под ту же скатерть свою старую, но аккуратную «рабочую» руку, доставая пять тысяч рублей по тысячным купюрам. Думаю, изначально их было шесть.

– Ну, раз так пошло, то и тебя сразу поздравлю! Это тебе на отпуск!

Я искренне поблагодарил её за подарок, прибирая деньги в задний карман брюк, практически сразу забыв о них, возвращаясь к не очень приятному разговору.

– Про Элли не слышал?

– Нет, бабуль, не слышал. Знаю, что у неё всё хорошо.

Я лгал. В душе я хотел ответить ей: «Нет, не слышал. Лишь навещаю её иногда, и просто я люблю её всем сердцем, посвящаю ей книги и считаю её важнейшим событием в моей жизни, а ещё страстно занимаюсь с ней сексом, когда у нас есть настроение. А так нет – ничего не слышал», но я не хотел ничего говорить про свою личную жизнь, зная, что, наверное, убью бабушку этим ответом раньше назначенного времени.

– Ну, ты бы завёл себе какую‑нибудь девочку.

– Зачем? Я весь в работе. Не хочу головняка.

– Ну как зачем? Развлечься немного.

– Мне и в библиотеке довольно весело.

– Нельзя же быть таким затворником!

Мне казалось, что следующим моим ответом будет: «Помолчи, пожалуйста, ладно? Как такое можно говорить?!»

– Ну, может, и нельзя. Подумаю, – всё, что я смог выдавить из себя, подтягивая к себе отложенную в сторону книгу и ожидая звонка в домофон.

 

Качаясь на кресле‑качалке, стараясь отвлечься, погружаясь в нумерованные маленькие листы книги, я ощущал мягкое блаженство, когда шум мыслей приглушал общий гам тяжёлого молчания. На самом деле в квартире была полная тишина, и лишь настенные часы изредка разрушали нереальность происходящего своим тиком. Шумели чужие мысли, мне непонятные и неинтересные, общий эмоциональный фон, не дающий мне расслабиться, заменяющий воду, спасительную для рыбы, сухим каменным пляжем, раскалённым от солнца, на которую меня, задыхающегося и теряющего сознание, выбросило. Если бы никого не было рядом, я счёл бы это времяпровождение приятным: пустая просторная квартира, тишина, удобное кресло и приятная книга – что ещё нужно человеку для счастья? Я устыдился, что в своём молодом возрасте я находил притягательным столь старческий, пенсионерский быт. Вмиг я состарился, представив свою дряхлую, морщинистую кожу, аккуратные очки на перегородке носа, тёплый плед на коленях и чашку чая на буфетном столике. Хоть я и стыдился этого мышления, всё же оно мне нравилось, как и образ, что я видел перед собой.

Меня поглотили мысли о том, что мне может нравиться. В первую очередь в голову пришла семейная дача, на которой я отдыхал в одиночестве, не говоря никому, что я собираюсь занять беседку и сад. Каждый раз меня находили там неожиданно. Летом там всегда было хорошо, даже в самую невыносимую жару. Я укрывался от солнца на веранде, сокрытой в тени, и, качаясь в подвешенном за балки потолка кресле в форме полусферы, читал либо же любовался открывающимся видом на пышные грядки разноцветных цветов, деревья вишни и кусты чёрной смородины. Когда уставал сидеть, я расстилал плед на газоне и вытягивался всем телом, купаясь в лучах палящего солнца, отчего моя голова кружилась, как после пьянки, а кожа приобретала здоровый медный оттенок. Пропотев, я парился и мылся в бане, обсыхая затем на солнце, чувствуя, как из меня вышла на время какая‑то душевная зараза, и ощущая, что моё сознание чисто, как белый лист. Я бы мог прожить так целую жизнь, если бы не надвигающийся холод, голод и моя крайняя нелюбовь ко всякого рода насекомым, которые то и дело проползали мимо моего лица.