Кисть и пистолет. Мое сердце пусто

Да, никогда не видела бриллиантов, но по виду Ребекки поняла, что они ей дороги не только своей стоимостью, но и воспоминаниями о счастливой молодости, о муже. Конечно, я восхищалась ее «игрушками», но тут же отметила про себя, что подобного комплекта у меня не будет никогда. Да и не нужны мне дорогие украшения.

Странные отношения установились с Биллом. Ему двадцать семь лет, женат, но детей нет. Непонятно, как супруга постоянно отпускает его вечерами из дома. Он всегда либо сидит в небольшом баре на Бродвее, либо заглядывает к знакомым. Впрочем, он упомянул, что у его жены своя компания. Ко мне заходит каждую субботу вечером. Почему именно в субботу, не знаю. Но Ребекка к субботе обязательно заказывает у Флоренс пирог, так что вечер субботы для нее двойной праздник, ведь Билл тоже внимательно слушает ее. После субботнего чая мы с Биллом обычно уходим в гостевую, и он рассматривает все, что я нарисовала за неделю. Ему не очень нравится мой стиль, но он честно указывает только на мои ошибки, не навязывая свой путь. Пару раз пыталась расспросить его о жене, но он отмалчивался или отделывался двумя‑тремя фразами.

С очередных получек купила все для работы маслом, мне ведь почти негде тратить деньги: питаюсь бесплатно в кафе у Флоренс, за жилье плачу, я уже писала это, смешные деньги. Может быть, не все – некоторые краски очень дорогие, но мне пока вполне достаточно. Пару наиболее приличных, на мой взгляд, акварелей пыталась повторить в масле. Получалось плохо: все же это совсем разная техника. Поэтому в одну из суббот пришла в «свой» парк тяжело нагруженная, ставила эксперимент. Нарисовала первый этюд в масле, потом долго смотрела дома – ничего похожего на то, что видела в парке. Вялые цвета, не та зелень, все не такое, как в природе. Еще несколько раз экспериментировала, пришла к выводу, что нужно давать более интенсивные, чистые тона, чем видишь в природе. Но если для этюдов – учебных этюдов – парк годится, для картины нужно искать более интересный сюжет.

К тому времени на акварелях перестала замечать явные ошибки. Что это? Действительно не ошибаюсь или слишком привыкла к этим сюжетам? Глаз скользит, ничего не замечая. Спросила Билла, тот пожал плечами:

– Да нет, вроде все нормально – средненькие акварели. Кстати, такие покупают. Они успокаивающе действуют на нервы. Если поставишь парочку недорого, долларов по 40–50, их купят.

Сказал это и забыл, перешел на размышления о своей последней неудаче на выставке. Оказывается, о нем ничего не написал художественный критик, посетивший галерею. А я задумалась. Раньше даже мысли не было о продаже моих опусов. В то же время слова Билла при первой встрече о том, что, работая в кафе, никогда не стану художником, помнила всегда. Но твердо решила – посредственные акварельки выставлять на продажу никогда не буду.

На выставку во Фрист Арт музее я ходила три раза. Не так уж часто у нас представляют такое множество современных картин. Каждый раз останавливалась около портрета военного в полный рост. В первый раз не поняла, что меня в нем привлекает. Но на второй раз сообразила – молодой солдат похож на Роберта… Роберта, каким я его увидела в освещенном лобби отеля во Франклине. Ведь до этого было темно и страшно. Нет, я почти сразу поняла, что это не он, память на лица у меня хорошая. Здесь были не те брови, глаза чуть уже расставлены. Пыталась понять, почему меня так привлек этот портрет, в общем‑то ничем не примечательный. И вспомнила свой стыд, когда поняла, что Роберт и не собирается воспользоваться моментом. Кстати, что же он такого сказал, что мне стало стыдно? Тогда, утром, не могла вспомнить и сейчас не помню.

На следующий день мы были в музее с Биллом и его приятелем‑художником. И встретила у портрета самого Роберта. Вернее, он меня окликнул. Ничем не выдала своего даже неприличного интереса к картине, спросила, не он ли на ней, хотя прекрасно понимала, что это невозможно. Он сослался на своего брата – возможно, рисовали его. Упомянул, что в его семье все мужчины служат в морской пехоте. Воспользовалась моментом и спросила, будут ли его дети служить там же? Из ответа поняла, что он не женат и не планирует жениться. Хотела его немного подразнить, и в это время к нам подошла женщина, по‑хозяйски увела его. Мы только успели обменяться номерами телефонов.

Осталась у картины, не гляжу на нее, размышляю. Почему я так вела себя? Несколько неестественно. Интересно, заметил ли он это? Скорее всего, нет. С ним шикарная женщина, правда, старовата на мой взгляд. Роберт выглядит лучше ее. А может быть, это только кажется мне? И почему меня это интересует? И телефонами зря обменялись. Никогда он не позвонит мне. Зачем это ему? Он помог, как мог, и выбросил меня из головы. Я тем более не стану ему звонить – о чем говорить? Рассердилась и прервала беседу, вернее, спор моих «сопровождающих».

Моя хозяйка, Ребекка, что‑то совсем расхворалась. Ей стало трудно ходить. Купили ей коляску. Она может и сама на ней ездить по квартире, но иногда помогаю ей. Категорически отказалась брать с меня хоть какие‑то деньги за проживание. Наверное, это правильно. Я теперь не только приношу ей еду из кафе Флоренс, но и делаю всю работу по дому: отношу в прачечную белье, прибираюсь в квартире, покупаю в супермаркете то, что нельзя заказать у Флоренс. Aleksey’sMarket не очень далеко – по прямой чуть больше четырех миль, но на машине приходится покрутиться. Ребекка давно уже отдала мне ключи от своей машины. Билл привел приятеля, разбирающегося в машинах, тот повозился с ней и наладил все. Так что я теперь «с колесами». Радует, что рядом с супермаркетом – Warehouse 521. Не подумайте, что это склад. Возможно, когда‑то здесь был склад, но год назад некая Джинни Смит преобразовала его в артистическое прибежище. 521 – это его адрес на Хеттер Плейс. Одноэтажный кирпичный розовый барак с дверью, выходящей на Хеттер Плейс. Рядом с дверью – въезд для машин, он почти всегда наглухо закрыт. Внутри много помещений – как залов для выставок, так и уютных комнатушек для приватных встреч. Здесь можно встретиться с друзьями, но здесь же проводятся лекции, выставки‑продажи картин, скульптур – всего, что может быть создано многочисленной армией вольных художников и скульпторов Нэшвилла. Рядом я насчитала шесть кафе разного калибра, рассчитанных на посетителей супермаркета, выставочного зала и соседних бизнесов. Это место я полюбила, хотя сама только смотрела, слушала других.

 

Глава IV

Июнь

 

Роберт

В начале июня Бетти все же заставила посетить ее «хижину», как она выразилась, в Нью‑Олбани. Правда, ей пришлось для этого прилететь в Нэшвилл. Но она и так старалась навещать меня хотя бы пару раз в месяц. И я ее понимаю.

Короткий полет, и мы приземляемся в аэропорту имени Джона Гленна. Высадка и движение к машине (машина Бетти стояла на синей парковке) займут гораздо больше времени, чем поездка к ее «хижине». Шесть миль до Нью‑Олбани мы пролетели, практически не успев поговорить. Свернули с Мейн‑стрит на Янтис Драйв, потом на Аштон Грин и, наконец, на повороте Кинг Джордж Драйв подкатили к солидному двухэтажному зданию. Заехали в широкий гараж на две машины и из него попали в дом. Думаю, этот район спланировали так хитро, чтобы шум машин с Мейн‑стрит не доносился до солидных особняков, спрятанных за рощицами. По моим прикидкам, каждый из них стоит не менее трех‑четырех миллионов. А этот двойной, может, потянет и на восемь‑десять. Сразу видно, что Нью‑Олбани – очень богатая община.