Лишний материк. Книга первая. Наших бьют!

На станции вместе посмотрели картинки с планеты. Пришлые маги – на вид обычные люди без всяких там балахонов и колпаков со звёздами. Передвигаются, в основном, пешком да на четвероногом транспорте. Ни порталов, ни чего‑то летающего не отмечено, корабли – парусные и вёсельные. Да и не все они маги‑то небось, мало ли что энергия имеется, пользоваться ей дано не каждому. Материк, что ближе к острову пришельцев, заселён, можно бы сказать, дикарями, только тут как посмотреть. Да, техникой не пахло, но одежда, возделанные поля, стада разнообразного скота вовсе не намекали на пещерно‑каменный период. Второй северный материк и тот, что южнее поразили наличием парового транспорта – что там за топливо использовалось, непонятно, да и рельсов не заметно. Собственно, анализаторы и не имели задачи подробного изучения жизни аборигенов, кроме языка. Самый южный материк вообще не стали смотреть – он почти весь во льдах, а по кромке уж слишком тесно от магов, которых по цвету на голограмме так и решили называть «красными».

Как ни всматривались в водные просторы, тех же кораблей отмечено крайне мало: в основном, между островом «красных» и материками, а в проливах совсем пусто. Тем не менее, после споров, решили, что Артёму начинать путешествие лучше всего с «дикого» материка – на его берегу, дальнем от красной заразы, вполне может обнаружиться потерпевший кораблекрушение абориген от соседей за проливом. Ситуация с «потерпевшими кораблекрушение» очень уж… банальна, конечно, кто её только не использовал хоть в жизни, хоть в писательских выдумках. Но так и плохого или странного в ней нет ничего. Если «потерпевший» останется в живых после того, как его обнаружат, конечно.

 

Первый день

 

Закончился, наконец, один из последних весенних штормов. Хоть весна только разгоралась, но обычно в это время уже начиналась путина. Море бушевало семь дней, не давая рыбакам возможности выйти за добычей. На подобные случаи хранились запасы, но и свежая рыба нужна и для себя, и на продажу: степняки прибывали из мест, до которых пять‑семь дней добираться нужно. Правда, они‑то как раз покупали сушёную, вяленую, солёную рыбу, так не будешь же отдавать то, чем питаться приходится. Торговый народ понимающий: ждали в отведённых для того временных стойбищах, не возмущались, наоборот, сочувствовали местным, наблюдая за взбесившимся морем.

Волны, как правило, выбрасывали коряги, стволы деревьев, кучи водорослей, массу дохлой морской живности, среди которой встречались и полуживые многоноги, черепахи, дельфины – всё собирали для еды и корма животным. Попадался янтарь, высоко ценимый материковыми племенами…

В этот раз стайка ребятни, вылетевшая из хижин с еле наступившим рассветом на поиски морских даров, обнаружила живого человека, накрепко привязанного к обломку мачты. Такой одежды, хоть и весьма потрёпанной и грязной, дети ни на ком не встречали, хотя и необычного там ничего, просто рыбаки в таком не ходили: кожаная куртка поверх синей когда‑то рубахи, перетянутая ремнями. Штаны из неведомого материала. Ноги – босые, небось, скинул сапоги, чтобы вес уменьшить. Зато не выбросил кинжал на поясе и два меча за спиной. Вроде, молодой, светлая бородка, свалявшаяся от воды, такая же причёска. Привычных в здешних местах «хвостов» на голове не было.

Кое‑как размотав верёвки – резать их не позволила элементарная бережливость – оттащили «находку» от воды, позвали взрослых. И хоть и любопытно, что за гость такой пожаловал, всё‑таки продолжили поиски добычи.

В этот день море успокоилось настолько, что к вечеру самые смелые решили выйти с сетями – хоть пару часов до темноты попытать счастья. Незнакомец этого пока видеть не в состоянии: только‑только начал приходить в себя в одной из хижин, опустевшей от проданной рыбы. Запашок ещё тот! Но, может, именно он и заставил побыстрей открыть глаза, чтобы выкатиться на свежий воздух, что мужчина и совершил с большим трудом. Чем удивил пару женщин, что оставались при нём. Нет, удивились они не тому, что у «пациента» силы нашлись – просто чего это он вдруг из‑под крыши выметнулся? С тёплых сухих водорослей? Голышом? Вся его одежда ещё сушилась рядом над тлеющим костром. С перепугу даже и спросили, типа, ты чего это, ненормальный?

– Запах, – еле слышно пробормотал парень. Подполз к кострищу, подгрёб под себя, что нащупал из травы и снова уснул.

Да и спи тут, запах ему не нравится… Но сердобольные тётки всё же накинули на нагое тело какую‑то рваную попону. До утра даже не пошевелился спящий ни по какому естественному поводу! С первым лучом солнца открыл глаза, спокойно осмотрелся, как ни в чём не бывало снял с рогаток свою сухую одежду, облачился, с грустью посмотрев на босые ноги. Увидел сложенное у хижины своё оружие, то, что в карманах сохранилось, даже верёвку метров четырёх, которой привязывался к мачте, ухмыльнулся – видать, не ожидал, что никто не позарится на хорошую сталь клинков или на «туристический» ножик и прочую мелочёвку. Сходил к близкому ручью, умылся, вернулся снова к кострищу, подбросил водорослей да притащенную от ручья же корягу, чуть подумал…

Женщины, дежурившие рядом с Артёмом, проснувшись, с некоторым удивлением наблюдали, как оживший найдёныш портит кинжалом свою длиннополую куртку. На то и длиннополая, что можно укоротить, пустив часть этой одежды на примитивную обувь. Через полчаса на ступнях красовались ничего так себе нормальные «галоши», прошитые над пальцами и пятками обрезанным ремешком‑завязкой с той же куртки. Оставшуюся половину кожаной полосы аккуратно сложил и убрал в карман. Только сейчас обнаружил, что из карманов местные его спасители всё вынули, чтобы не повредить, пока одежда сохла. Да там практически ничего и не лежало. Почти. Носовой платок, зажигалка, карманные часы, компас, маленький пакетик с леской и крючками и складной походный нож с двумя лезвиями, штопором, шилом, вилкой, ложкой и ещё чем‑то. Решил, что этот предмет, нужный, конечно, может превратиться в первые деньги или плату за спасение на незнакомом берегу. Ага, будто у него тут знакомые имелись.

Он знал, что вечером после «заплыва» и ночью сидящие рядом женщины ухаживали за ним, раздевая, укладывая в ароматной хижине, растирая онемевшее тело, вливая в него какие‑то настои. Местные говор, как ему известно, был одним из диалектов общематерикового языка, который, в свою очередь являлся почти близнецом языка на континенте, с которого он якобы и появился здесь, потерпев кораблекрушение. Ничего удивительного, что его поняли, когда он покинул временное жильё.

– Здравствуйте, спасительницы! – обратился он к женщинам. – Кого я должен благодарить за то, что остался жив? И да, меня зовут Артём.

Сиделки подвинулись поближе.

– Благодарить никого не нужно, что могли, то сделали. Нашли тебя дети, а мы сами вызвались присмотреть: знахарки мы местные, сёстры Рита и Любава. Боялись, что простынешь ночью, но чувствовали, что хижина тебе сильно не по нутру. Откуда взялся такой привередливый? Речь маленько странная, чудно слова выговариваешь.

– И всё же спасибо вам, Рита и Любава! На пустом берегу ведь точно пропал бы. Знаете, кроме того, что на мне, у меня почти ничего и нету, кроме мелочей, сами видите. Так что, кроме ножиков и часов, забирайте, что хотите, а когда разбогатею, чем‑нибудь посущественней отдарюсь, – Артём успел заметить, как блеснули глаза сестёр, но виду они не подали. И ладно что жеманничать не стали или рассказывать, что такого добра тут завались. Взяли зажигалку да компас, когда увидели, как они работают, да от верёвки не отказались.

Конечно, завались добра, когда жильё, что видно по сторонам – всё типа этой хижины, что и укрыта водорослями. Лишь кое‑где заметны жилища, обтянутые шкурами. Хотя, что он видел?