Любовь и революция

За окном взвыла противоугонная сигнализация автомобиля, возвращая их в панельную многоэтажку в одном из спальных районов на севере Москвы. Но Дик не сдавался:

– Было бы здорово собрать друзей на таком корабле и носиться по всей планете, приставать к разным берегам, помогать тем, кто восстал против угнетения: мексиканским индейцам, колумбийским крестьянам, мауберам Восточного Тимора… О чём‑то таком мечтал Гарибальди.

– И ты собираешь друзей в вагонах электричек и уводишь их прочь из города… как это?.. в малые освободительные походы.

– Конечно. Себя тоже надо освобождать. Выходить из засасывающей монотонности хотя бы на отдельных отрезках времени.

И добавил как будто невпопад:

– Ведь корабли… они внутри нас.

 

Алина притихла возле его плеча. «Рыжий лисёнок!» – Дик нежно провёл ладонью по её волосам, шее, ключицам… – «Сколько тебе лет, девушка? Неужели тридцать?»

Стоял тёплый, солнечный апрель. Она носила короткую юбку из джинсовой ткани, ветер перебирал её слегка волнистые янтарные волосы, в глазах отражалось высокое чистое небо, а с губ не сходила счастливая улыбка женщины, которая знает, что желанна.

– Девушка, я снова уезжаю вести скрупулёзные научные наблюдения. Ты ведь приедешь ко мне на выходные, чтобы свидетельствовать приход весны? – говорил Дик, собираясь на университетскую географическую базу, затерянную среди лесов и полей на крайнем юго‑западе Подмосковья, и слышал в ответ её тихий счастливый смех.

Или:

– Как тебя ещё не уволили из этого вашего горноинженерного АО?

– За что? – весело удивлялась она.

– За красивую линию ног, конечно! Ведь она отвлекает сотрудников от работы. Что смеёшься? В Австралии так уволили сотрудницу строительной фирмы. Представляешь, что бы они там построили!

Или – нацеливаясь старым «Зенитом»:

– Будь ласка, немного левее. – Это когда Алина позировала для анархистского плаката «Наша цель – капитализм!» – гордо вскидывала голову и отводила назад локоть, до ямочки под скулой натягивая тетиву лука, – так что не оставалось сомнений: цель будет поражена.

Это очаровательное украинское «будь ласка» он привёз из их похода по Карпатам в таком нереальном, как другая жизнь, в таком кажущемся теперь беспечным и мирным июне девяносто первого. Ещё не было «шоковой терапии», не было той страшной ночи в Останкине, когда «витязи» расстреливали беззащитных людей из окон телецентра, «неопознанные» самолёты ещё не бомбили города и сёла на Кавказе, и молодых ребят ещё не посылали умирать и убивать от имени президента‑алкоголика… Там, в Карпатах, солнце окрасило её кожу в медный цвет, и она говорила, что не нравится себе. Но не ему…

 

– Сейчас вернусь.

Алина бесшумно соскользнула с постели, набросила клетчатую ковбойку Дика и исчезла из комнаты. Щёлкнул выключатель в ванной, тихо зашипел душ.

Убаюканный этим ровным шипением, Дик всматривался в контуры материков и островов на стене. Контуры тонули в темноте, но на помощь приходила цепкая зрительная память прирождённого географа.

Где‑то возле края земли смотрит в океан Берег Миклухо‑Маклая. Там знаменитый русский путешественник хотел на основе местных обычаев построить вместе с туземцами благополучное общество, неподвластное колониальным державам. Державы его порыва не оценили.

По карте совсем рядом – дуга Малых Зондских островов. Вон там, вытянулась вдоль экватора. Её побережье патрулируют в поисках поживы крупные акулы. Если их, конечно, ещё не извели ради охотничьих трофеев – акульих челюстей. Но могут здесь встретиться и хищники куда более грозные: вдоль глубоководного жёлоба, что опоясывает острова с юга, пролегает кратчайший путь из Тихого в Индийский океан для атомных подлодок. Отсюда – внешне ненавязчивое, но пристальное внимание североамериканского Большого брата к этому региону.

По другую сторону Индийского океана – по пути переселенцев с Борнео – остров Мадагаскар с его легендой о Либерталии. Не то правда, не то вымысел. Либерталия… Похоже на Маркеталию, которая точно не вымысел. Но она дальше, в другом полушарии.

А сразу за Мадагаскаром лежит Африка. Здесь – звучные имена народов, населяющих континент: шона, баконго, овамбо, химба… и герб Мозамбика с причудливым сочетанием мотыги и автомата Калашникова. Силы, что клокочут в земных недрах, выдавливают на поверхность пустыни Намиб алмазоносные трубки; берег продолжает вздыматься, продвигаясь всё дальше в океан, и теперь в милях от линии прибоя среди песков находят остовы кораблей колониальных времён. Континент, где Родина честных людей Томаса Санкары. И где в конце уходящего века жестокая и бессмысленная смерть собирает самые обильные жатвы.

Дальше – Атлантика. Её раскрытие сотни миллионов лет назад разделило Африку и Новый Свет. Америка – к югу от Соединённых Штатов – была любовью Дика со школьных лет. Че, скиталец и романтик, сменивший министерский пост на новые лишения и опасности партизанских дорог, спасал его от равнодушия позднего «застоя». Дыхание большого и тревожного мира слышалось в тщательно отфильтрованных новостях и в рассказах приезжавших в Союз на учёбу оттуда. Никарагуа, Сальвадор, Чили, Перу, Колумбия, Гватемала… – пусть у нас революция давным‑давно выдохлась, и огромному большинству всё было «до лампочки», но где‑то там борьба продолжалась.

Конечно, «до лампочки» было не всем. Была у них команда из наших ребят и девчат и латиноамериканцев. Вполне легальная команда, под вывеской интерклуба. Какое время! Какое пьянящее чувство сопричастности, какая радость жизни, возможность делать что‑то значимое, легко и изящно обходя всевозможные инструкции «сверху»! Тогда он начал осваивать испанский. Их трижды лишали помещения, пытались «закрыть», но так и не смогли.

А потом… потом изменилось время. Когда Дик был в армии, уехал Карлос – вернулся в родную Колумбию и, по слухам, вступил в М‑19. Вскоре тридцать пять бойцов движения захватили Дворец Правосудия в Боготе и все погибли при штурме. Был ли среди них Карлос, Дик так и не узнал. Хоакин перебрался в Мюнхен и стал уличным музыкантом. Дина вполне ожидаемо улетела в Перу вместе с Андресом, но через пару лет вернулась одна, выучив там кечуа и научившись курить трубку – с маленькой чашечкой и длинным и прямым, как стрела, мундштуком. Из всех латиноамериканских знакомых дольше всех в Союзе задержался Бруно – аргентинский журналист, писатель и большой жизнелюб. Он был старше Дика лет на десять и в их Интербригаде не состоял. Зато пережил диктатуру, объехал обе Америки и часть Европы, опубликовал несколько книг. В Москве Бруно неожиданно открыл в себе талант педагога и обучал Дика испанскому, а потом перебрался в Барселону. Теперь они изредка переписывались: Бруно слал письма на русском языке, Дик отвечал по‑испански. Из наших, кто остался, почти все вступили в Конфедерацию, когда та была на подъёме, а после разбрелись, кто куда. Только самоотверженная Галка по‑прежнему активна на поприще дворового самоуправления…