Любовь и революция

Приблизилось лицо незнакомой темнокожей девушки. У неё продолговатый разрез глаз, широкие крылья приплюснутого носа, губы расплываются в доброй и немного застенчивой улыбке. Рикардо попытался вспомнить, видел ли он эту красавицу когда‑нибудь раньше. Безрезультатно.

– Вот, попей.

Узкая ладонь мягко обхватила ему затылок, помогая приподнять голову, возле губ возникла металлическая кружка с чем‑то горячим. От нескольких глотков сладкого питья внутри разлилась тёплая волна, унялся начавшийся было озноб.

– Где мы? – попытался произнести Рикардо. Получилось почти шёпотом, проговаривание слов требовало несоразмерных усилий.

– У надёжных людей. Отдыхай. – Успокаивающим жестом незнакомка положила ладонь ему на грудь. Её низкий голос с непривычным акцентом был приятен. – Скоро подойдёт доктор.

Доктор? Он что, болен?.. Да, похоже на то: организм разбит какой‑то всеобъемлющей усталостью. Рикардо прикрыл глаза. Мягкая ткань укрывала его до самого подбородка, властно накатывала сонливость, думать ни о чём не хотелось, и он решил, что во всём разберётся после.

– …Сильное переохлаждение, долго пролежал в воде, – донеслось до слуха. Сквозь полуприкрытые ресницы Рикардо увидел склонившуюся над ним женщину. Прямой тонкий нос, высокие скулы; линия рта – ровная нижняя губа и волнистая верхняя, с двумя возвышениями – говорила об активной жизни чувств и мыслей. Вот рыжая прядь упала на лоб, выбившись из причёски, и незнакомка убрала её за ухо, не отводя от Рикардо изучающего взгляда тёмно‑карих глаз. «Интересная женщина», – успел подумать Рикардо, прежде чем снова провалиться в сон. Взгляд соскользнул к расстёгнутому вороту камуфлированной куртки. – «Но странно одета… для доктора…»

…И опять вдаль уходил тускло освещённый тоннель, ритмично стучали колёса поезда. Пятна холодного электрического света от встречных фонарей изредка пробегали через тёмный пустой вагон, который, мерно покачиваясь, двигался в неизвестность.

– Это точно они? – негромко спросил начальник усиленного армейского патруля с отличительными знаками второго сержанта. Оружие у него висело «по‑американски» – перед грудью, прикладом вверх. Невысокий старик с пегими от курева усами и недобрым взглядом из‑под косматых бровей ответил коротким кивком головы. Сержант глубоко затянулся крепкой сигаретой, его глаза зло сощурились, продолжая рассматривать пленников. Тех было трое. Сбившись в плотную группу, они хмуро взирали на направленные в их сторону дула автоматических винтовок.

Двое местных были связаны с партизанами, информатор подтвердил. Их скорая судьба сомнений не вызывала: прикончить. Трупы будут переодеты в униформу с партизанской эмблемой на рукаве и сфотографированы для рапорта об уничтожении ещё двоих боевиков. Вообще‑то, задержанных полагалось доставить в комендатуру, но пока продолжается эта война, сержант не будет придерживаться глупых правил. Да, мой майор! Партизаны шли на лодке (вон она, лежит на берегу) вниз по реке и нарвались на нашу засаду. Вот здесь, мой майор (показать место на карте). Мои солдаты проявили высокую выучку, сработали чётко (надо включить в рапорт список на поощрение). Боевики пытались уйти, отстреливались и были уничтожены. Где их оружие? Утонуло, мой майор. Атрато – большая река, на берег вытащили только трупы… (ты же всё понимаешь, майор…)

В общем, с этими двумя было ясно. Неясно пока было, что с третьим, назвавшимся аргентинским этнографом. Про то, что аргентинец, пленник, должно быть, не лгал: и выговор у него был чужой, да и паспорт – вот он. Редкая птица.

Надо сказать, присутствие в этой компании иностранца, хоть и не гринго[1], несколько смутило начальника патруля и на какое‑то время поколебало его решимость, которую следовало немедленно восстановить. С партизанами у него были личные счёты.

Сержант углубился в сумрачные закоулки собственной памяти, что уводили его во времена доармейской юности, и снова слышал отказ той, которая переворошила когда‑то всю его жизнь. Она была старше, да ещё из интеллигентской семьи и, конечно, свысока смотрела на него, шестнадцатилетнего пацана из бедного квартала. Она не «ломалась» и не набивала себе цену, как знакомые девчонки, – её «нет» означало именно «нет»; от сочувствия же, что слышалось в её словах, на душе становилось ещё более горько.

Вскоре она ушла к партизанам… «Свободная женщина», … твою мать! Эти грязные недоумки, только и способные нападать на блокпосты и нефтяные вышки, похищать добропорядочных граждан и сбывать кокаин под трендёж о «лучшем будущем», были для неё как раз свои! И не рассказывайте ему, что партизаны не приторговывают кокаином! Как же! После того, как полицейские нашпиговали пулями тушку Пабло Эскобара[2], не все его дела перешли к конкурентам, и теперь только ленивый не приберёт к рукам оставшееся бесхозным. Партизан же ленивыми не назовёшь – полстраны под их контролем.

Оставив сигарету в углу тонкогубого рта, сержант снова раскрыл паспорт аргентинца, перелистал страницы…

Прошло уже пятнадцать лет, но перенесённое унижение продолжало питать его ненависть. «Может, всё дело в том, что ты ненавидишь и презираешь себя за то, что так и не смог пойти за любимой женщиной до конца? – нашёптывал ему временами какой‑то лукавый демон. – Вот ты и переносишь эту ненависть и презрение к себе самому– вовне: на партизан и всё, что с ними связано». – И тогда сержант гнал лукавого демона прочь, а точнее – сам бежал от него, ища убежища в добрых порциях алкоголя и в объятиях продажных женщин.

Партизаны были не только врагами Родины, они стали его личными врагами. Ради того, чтобы вести с ними свою личную войну («…или чтобы убедить себя, что не трус?» – подначивал демон), он и стал профессиональным военным. Такая жизнь – между рутинной службой, патрулированием территории, когда в крови играл адреналин, и посиделками с сослуживцами в баре – была как раз для него. А не так давно его отправляли инструктором на далёкую тренировочную базу – готовить отряды крестьянской самообороны, как они сами себя называли. До десятого пота гонял он этих злых, но неумелых деревенских парней, стремясь сделать из них какое‑то подобие бойцов, способных совершать антипартизанские рейды и держать в страхе население. Иначе заразу было не истребить.

[1] Гринго – здесь: белый житель США.

[2] Пабло Эмилио Эскобар (1949–1993) – колумбийский наркобарон, один из основателей и руководитель Медельинского кокаинового картеля. Убит в перестрелке с полицией.