Любовь и революция

Размеры видимого мира ограничены ближайшим поворотом тропы в глухих, непроницаемых зарослях. Десятки, сотни оттенков зелёного цвета. Иногда тропу пересекает балка, по дну которой негромко сочится ручей – и тогда пространство на коротком отрезке пути прирастает этим новым измерением. Рубчатые подошвы сапог поднимают со дна илистую муть. Затем ручей остаётся позади, джунгли смыкаются снова.

Пот заливает глаза. Насекомые лезут под одежду. Противно хлюпает набравшаяся в сапоги вода. Раскисшая дорога вязко чавкает под отяжелевшими ногами, она то взбирается на возвышенность, то вновь ныряет под уклон, и так без конца.

– Шире шаг, товарищи! До темноты три часа.

За прошедшие два месяца Рикардо начал привыкать к этим дорогам. К многочасовым переходам с грузом за спиной (и ведь пустяковым грузом, по сравнению с обычной для партизана полной выкладкой в тридцать‑сорок килограммов), под дождём, который может не прекращаться весь день. К ночёвкам под тентом на быстро сооружаемых нарах из длинных упругих жердей или досок, поверх которых стелют пальмовые листья и кидают бамбуковые циновки. К навьючиванию мулов, к загрузке и разгрузке лодок – в них везут всё самое тяжёлое. К разворачиваниям и сворачиваниям лагеря каждые три дня. Иногда чаще – если правительственная авиация слишком активизировалась, как это нередко происходит при нынешнем президенте страны.

История его появления в этом глухом районе Колумбии в отрогах Западной Кордильеры по‑прежнему оставалась скрыта завесой тайны, но, откровенно говоря, не особенно его заботила. Товарищи рассказывали, что накануне того утра, когда его вытащили из реки, самолёты бомбили джунгли. Вероятно, Рикардо попал под бомбы – по крайней мере, это объясняло случившуюся с ним потерю памяти, которая так и не возвращалась. Зато всё, что было после, он помнил безупречно…

 

– Скорее всего, у тебя психогенная амнезия, утрата воспоминаний о произошедших событиях в результате глубокого потрясения. Но я не психиатр, я хирург. Тебе нужно обратиться к специалисту.

Партизанского врача звали Серхио Хиральдо. За его неброской внешностью скрывалась великая душа. Квалифицированный медик из Лимы, которому была гарантирована более чем обеспеченная жизнь, почёт и безбедная старость, он полностью посвятил себя помощи обездоленным. Уже почти четверть века «доктор Серхио» готовил санинструкторов повстанческим движениям и бесплатно лечил крестьян и горняков в наиболее бедных районах Перу, Колумбии, Боливии, где, бывало, его считали за святого. Последние годы доктор нелегально приезжал сюда, в контролируемые партизанами РВСК горы правобережья реки Атрато. Руководимый им мобильный госпиталь перемещался по сельве вместе с повстанческими отрядами, быстро сворачиваясь и развёртываясь на новом месте силами нескольких партизан.

Но всё это Рикардо узнал позже, а в то утро он испытал невольное разочарование, увидев перед собой вместо запомнившейся интересной женщины этого невысокого полноватого дядьку в роговых очках, который, к тому же, решил спровадить его обратно в цивилизацию.

Рикардо перешёл в наступление.

– Доктор, я правильно понял, что у меня не осталось ни вещей, ни документов?

– Правильно. Поэтому я позабочусь, чтобы товарищи помогли тебе добраться до Кибдо. Это ближайший центр департамента. Там ты пойдёшь в полицию и попросишь связаться с аргентинским консульством в Боготе…

– Подождите, доктор, – снова прервал его Рикардо. – Я слышал, что после амнезии память постепенно восстанавливается. Может, мне не нужно торопиться в консульство?

– Что ты имеешь в виду? На восстановление могут уйти месяцы.

– А мне некуда спешить…

Они сидели на берегу мелкой речушки в стороне от группы партизан, занятых стиркой. Двое полуголых парней выжимали форменную куртку, ухватив её с противоположных сторон и скручивая тугим мокрым жгутом. Их ноги были широко расставлены, мышцы напряжены, так что издалека парни напоминали двух сцепившихся борцов. Ближе по берегу худенькая женщина средних лет в выцветшей малиновой майке и шортах что‑то намыливала, устроившись на крупном плоском камне. Рикардо никогда бы не подумал, что перед ним партизанка – настолько безмятежным смотрелось всё её существо, настолько явно она наслаждалась этими краткими моментами мирной жизни, – если бы рядом в траве не чернела воронёная сталь автоматической винтовки. Распрямив поясницу, женщина убрала тыльной стороной ладони прилипшие ко лбу волосы, взглянула в сторону доктора и Рикардо и счастливо улыбнулась.

Все партизанские движения Колумбии получали обмундирование с армейских складов, чему способствовала массовая коррупция в армии. Если не присматриваться к символике на рукаве и на головном уборе, то от военных их отличала лишь обувь: вместо высоких ботинок со шнуровкой партизаны носили резиновые сапоги, которые больше всего подходили для сырых джунглей. В такую же камуфлированную униформу, только без символики, теперь был одет и Рикардо.

Наступит новый век. Микрочипы, зашитые в проданную партизанам военную форму, станут наводить на их позиции ракеты «воздух‑земля», выпущенные с закупленных по ту сторону Атлантики «кфиров». Сразу после ракетных ударов «герои Колумбии» будут десантироваться с вертолётов и добивать искалеченных людей, рапортуя затем об уничтожении очередного гнезда «коммунистических наркопартизан». Повстанцам придётся усиливать и без того жёсткие меры безопасности, а необходимость подписания мира окончательно станет для них вопросом жизни и смерти.

Долгожданный мир будет в конце концов подписан. Но «электорат» переменчив, как флюгер: уже на следующий год «голубя» в президентском кресле сменит очередной «ястреб», и на территориях, прежде подконтрольных партизанам, путь «прогрессу» безнаказанно станут расчищать вооружённые банды ультраправых, истребляя социальных лидеров – защитников общинных земель от горнодобывающих компаний…

Но никто ни здесь, в колумбийской сельве, ни за её пределами не знал будущего. Прозрачный поток весело журчал на разные голоса, переливаясь по гладким камням. Солнце ощутимо пригревало сквозь тонкую завесу облаков, которые клубились бесформенной массой, непрерывно меняющей очертания. Две юные смуглокожие партизанки в одном нижнем белье беззаботно барахтались на мелководье посреди речки.

– Лаура! – окликнули с берега. Одна из девушек обернулась – по широкому приплюснутому носу и полным губам Рикардо сразу узнал свою вчерашнюю медсестру. – Можешь одолжить лак?

– Возьми! Он там, ближе к изголовью!.. – Лаура сделала неопределённый жест рукой в воздухе.

Надо будет тоже искупаться, жарко, – подумал Рикардо и вновь обернулся к доктору. Сдвинул панаму на затылок.

– У тебя есть родители? – спросил Серхио.

– Они пропали вскоре после переворота.

– Сын «исчезнувших»… Прими моё сочувствие… – Рикардо пожал протянутую доктором руку. – Сколько тебе тогда было лет?

– Десять. Меня воспитывал старший брат, родственники помогали.    Где‑то через год после окончания диктатуры он уехал путешествовать по миру и теперь живёт в Испании, у него там семья. Так что я одинок и свободен.

– И девушки нет?

– Расстались. Не сошлись во взглядах на жизнь.