Мельница на Флоссе
Но с разговором о запруде можно было и повременить, к нему всегда будет случай вернуться, возобновив его с того же самого места, а мысли мистера Талливера, как вы знаете, занимал другой предмет, насчет которого ему совершенно необходимо было посоветоваться с мистером Райли. Вот по этой‑то самой причине, выпив последний глоток, он некоторое время молча, с задумчивым видом потирал колени. Не такой он был человек, чтобы так вот вдруг перескакивать с одной темы на другую. Мудреная штука – нынешний свет, любил говорить мистер Талливер, погонишь фургон слишком быстро, как раз опрокинешь на повороте. Мистер Райли меж тем спокойно ждал. Чего бы ему торопиться? Даже Хотспер[1] и тот бы, надо думать, сидел спокойно, греясь у пылающего камина, сунув ноги в мягкие туфли, угощаясь огромными понюшками табака и прихлебывая даровой грог.
– Есть у меня кое‑что на уме, – заговорил наконец мистер Талливер, несколько умерив свой обычно громкий голос, и, повернувшись к собеседнику, пристально на него посмотрел.
– Вот как? – вежливо отозвался мистер Райли.
У него были тяжелые восковые веки, дугообразные брови, выражение его лица не менялось ни при каких обстоятельствах. Это непроницаемое выражение и привычка закладывать в нос понюшку табаку, прежде чем ответить на вопрос, делали его в глазах мистера Талливера сверхоракулом.
– Это предмет особого рода, – продолжал Талливер, – насчет моего мальчишки Тома.
Услышав слово «Том», Мэгги, сидевшая на низкой скамеечке у самого огня с большой книгой на коленях, откинула назад тяжелые волосы и с живым интересом подняла глаза на отца. Нелегко было пробудить ее, когда она грезила над книгой, но имя брата действовало на нее подобно самому пронзительному свистку. В тот же миг глаза ее загорались и она настораживалась, как скайтерьер, почуявший, что его хозяину грозит беда, и готовый бесстрашно ринуться ему на помощь.
– Видите ли, хочу определить его летом в новую школу. На Благовещение он приедет от Джейкобза; я дам ему побегать на воле месяца два‑три, но после хочу отдать его в другую, путную школу, чтоб сделали из него грамотея.
– Что ж, – заметил мистер Райли, – хорошее образование – большое преимущество в жизни. Я не хочу сказать, – добавил он с учтивым намеком, – я не хочу сказать, что нельзя быть превосходным мельником и фермером и к тому же дальновидным и здравомыслящим человеком без особой помощи школьного учителя.
– Оно верно, – отозвался мистер Талливер, подмигивая и склоняя голову к плечу, – но в том‑то и вся штука: я вовсе не хочу, чтоб Том был мельником или фермером. Что мне за радость? Помилуйте, станет он мельником или фермером, так ему сразу мельницу и землю подавай; пойдут обиняки да намеки, что пора, дескать, на покой, надо и о душе подумать. Нет, нет, с этими сыновьями всегда одна и та же история. Зачем снимать одёжу прежде, чем ляжешь спать? Я сделаю из Тома грамотея, пристрою его к делу, а там пусть сам свое гнездо вьет, а меня из моего не выталкивает. Хватит, что после моей смерти все ему достанется. Не по мне есть кашку, покуда зубы целы.
Это был, по‑видимому, пунктик мистера Талливера, и еще долго после этой тирады, прозвучавшей с несвойственными ему живостью и выразительностью, он возмущенно потряхивал головой, и обуревавшие его чувства прорывались в резком «нет уж, нет!», похожем на утихающее рычание.
Эти признаки гнева были тотчас замечены Мэгги и больно ее задели. Про Тома, выходит, думают, что он способен, когда вырастет, выгнать родного отца из дому и сделать их несчастными, – такой он гадкий. Нет, она не может этого вынести. Мэгги вскочила на ноги, забыв о тяжелой книге, которая с шумом свалилась за каминную решетку, подбежала к отцу и, остановившись перед ним, воскликнула со слезами негодования:
– Отец, Том всегда будет тебя слушаться, я знаю, что будет!
Слова дочки тронули сердце мистера Талливера, и, так как миссис Талливер не было в комнате – она надзирала за приготовлением к ужину своего коронного блюда, – Мэгги не получила нагоняя за книгу. Мистер Райли спокойно поднял ее и стал перелистывать, а отец засмеялся, и его суровое лицо засветилось нежностью. Похлопав дочку по спине, он взял ее за руки и притянул к себе.
– Что ж, про Тома и слова нельзя худого сказать, а? – глядя на Мэгги, промолвил мистер Талливер, и в глазах его заплясал огонек. Затем, повернувшись к мистеру Райли и несколько тише, словно так Мэгги его не услышит, продолжал: – Она понимает все, что говорят, прямо удивительно. А вы бы послушали, как она читает! Разом, без запинки, словно знает все наперед. И всегда за книгой! Но это плохо, очень плохо, – печально добавил мистер Талливер, стараясь подавить свой достойный порицания восторг, – к чему женщине ум, боюсь – только до беды доведет. А все же, вы не поверите, – здесь отцовская гордость снова явно взяла верх, – она прочтет вам книгу и разберется в ней куда лучше, чем многие люди, втрое ее старше.
У Мэгги от радости и волнения запылали щеки. Уж теперь‑то она поднимется в глазах мистера Райли: раньше, судя по всему, он ее просто не замечал.
Мистер Райли перелистывал книгу, и она ничего не могла прочесть на его непроницаемом лице; но вот он посмотрел на нее и сказал:
– Ну‑ка, поди сюда, расскажи мне об этой книжке; здесь есть картинки, я хочу знать, что тут такое нарисовано.
Еще пуще покраснев, Мэгги, не задумываясь, подошла к мистеру Райли и, нетерпеливо схватив книгу, взглянула на нее; затем, откинув со лба свою гриву, начала:
– О, я скажу вам, что это значит. Вот страшная картинка, правда? А мне так и хочется смотреть на нее. Вон та старуха – она ведьма; ее бросили в воду, чтобы узнать, заправдашняя она ведьма или нет; если она выплывет – значит ведьма, если потонет – и умрет, понимаете? – она не виновата и не ведьма, а просто бедная глупая старуха. Но ей‑то что пользы, раз она уже потонула? Ну, Бог, верно, возьмет ее на небо и воздаст ей за все. А вот тот страшный кузнец, что стоит подбоченясь и хохочет – вот гадкий, да? – я вам скажу, кто это. Он на самом деле вовсе не кузнец (здесь голос Мэгги зазвучал громче и выразительнее), а нечистый. Он, знаете, принимает вид нехороших людей, и разгуливает повсюду, и подговаривает делать нехорошие вещи, и он чаще бывает в образе злого человека, чем в каком другом, потому что, если бы люди увидели, что он нечистый, и он рычал бы на них, они бы убегали от него и не делали, что ему хочется.
Мистер Талливер с немым изумлением внимал ее словам.
– Откуда она взяла эту книгу? – вырвалось у него наконец. – Это «История дьявола» Даниэля Дефо… Не совсем подходящее чтение для маленькой девочки, – сказал мистер Райли. – Как это к вам попало?
С Мэгги сразу слетела вся ее самоуверенность; а мистер Талливер воскликнул:
[1] Хотспер («Горячая шпора») – прозвище, данное английскому рыцарю сэру Перси (персонаж «Генриха IV» Шекспира), прославившемуся своим вспыльчивым нравом.
