Мужчины, женщины и другие люди

Я оглянулась, но никого, кто был бы похож на хромого, сзади меня не было, там вообще никого не было. Я стояла последняя. Я снова посмотрела на парня. Но он уже не смотрел на меня, а шептался с какими‑то своими, видимо, одноклассницами.

Через некоторое время я забыла об этом. Перед Новым годом наш класс решили вывести в лыжный поход в Тимирязевский парк. И учительница Нина Ивановна на уроке рассказывала, где мы собираемся, надо взять термосы и сладкое.

– А ты, Машенька, – ласково обратилась она ко мне, – можешь так прийти к нам. Без всяких лыж. Будем пить чай в лесу и покормим белок.

Я так изумилась: «Почему мне не надо на лыжах?» Дома спросила маму. Дядя Боря, который в этот момент говорил по телефону, услышал мой вопрос и заспешил попрощаться, положил трубку и сказал маме:

– Можно я?

Но мать, не обращая на него внимания, не отрывая накрашенного глаза от зеркала, продолжала старательно накладывать тушь на ресницы, спокойно ответила:

– А как ты себе представляешь катание на лыжах с твоей ногой?

– А что у меня с ногой? – в испуге я опустила глаза на кончике своих тапочек.

– Что у меня с ногой? – повторила я требовательно, разглядывая свои тонкие ножки в области икр.

– Ну как что? Что? Заладила, как маленькая, что, что… – проворчала мать.

Дядя Боря попытался отвлечь меня:

– Машка, там мультики начинаются.

Но я не могла оторвать глаз от материнского лица. Я понимала, что она знает какую‑то жуткую тайну про мои ноги. И скрывает ее от меня.

Николашу, а в те школьные годы он был просто Колька, я полюбила, вероятно, за то, что он не замечал моей ущербности, или делал вид, что не замечал. Может, ему нравилось, что я слабая и беспомощная – вся такая недоразвитая, без девичьих округлых форм. Он все время старался меня защитить, хотя, в общем‑то, мне не угрожала никакая опасность. Но он чувствовал себя Гераклом рядом со мной.

Я наливала розовое сливовое вино, а Николаша озирался по сторонам, неуверенно и боязливо.

– Да, мать… Ну ты живешь, однако… Хорошо‑о, – продолжая обводить взглядом столовую, протянул он. – Где же ты нашла…? То есть я хотел сказать… – осекся он под моим строгим взглядом – где вы познакомились с супругом? – в очередной раз спросил он, разглядывая фотографии на стене, где Вадим Валерьевич в парадной форме на награждении – седой, опирается на палку, и ему пожимает руку президент, который выглядит юношей рядом с ним. За их спиной выстроился военно‑морской хор и Вадим Валерьевич – большой, красивый, очень неторопливый, уверенный, видно, что привыкший к высокому вниманию.

– Я переводила документы для его отдела, – ответила я тоном, исключающим дальнейшие расспросы.

– «И муж в сраженьях изувечен, и нас за то ласкает двор…» – начал острить Николаша.

– Прекрати! – взвизгнула я. – Вадим Валерьевич – изувечен. Да! Он с самого начала был в Афгане. С начала, понимаешь? Ты даже не представляешь себе, что такое гражданская война! Какой это ужас! Был ранен, у него протез… и остался до вывода войск.

– Вы давно женаты? – не унимался он.

– Давно, – вяло, эхом откликнулась я.

– Покажи фотки! – вдруг попросил неожиданно он. Сначала я замялась, а потом вспомнила о замечательной прошлогодней поездке по Франции, где месяц я прожила с детьми в Грюиссане – пограничной зоне между Испанией и Францией. А потом к нам прилетели Марианна и Вадим Валерьевич, и мы поехали осматривать центральную Францию, замки Луары. Для меня это было двойное наслаждение – культура и язык переплетались в необременительную и яркую полуработу – полуотдых. Николаша не переставал причмокивать, качать головой и через фотку вставлять недвусмысленные восклицания. Меня много снимали и Марьяша, и Вадик. В то лето я и правда была очень хороша – загорелая, счастливая, вполне естественно воспринималась как мать Гриши и Темочки. Одну фотографию, где я в лучах заката, а оттого слегка в полумраке мое лицо, сижу на веранде казино в Монако, за моей спиной переливается неоновый щит «Гранд Монако», Николаша рассматривал долго, а потом стал вдруг засовывать пальцы за прозрачную пленку – конвертик в надежде вытащить фотографию наружу.

– Эту я беру себе, – довольно приговаривал он, продолжая манипуляции над фотоальбомом.

Меня в очередной раз поразила его невоспитанность и какая‑то пошлая манера выражать свои мысли разными звуками и жестами, а уж с альбомом и вообще выглядело некрасиво.

– Постой, Николаша, не надо, я тебе сделаю. Не разоряй альбом.

– Ага, знаю я вас – сделаешь ты, конечно! Ты вон, хвост трубой и снова улетишь по своим Парижам.

– Николаша, мы не были в Париже, – мягко поправила я его.

– А‑а, все одно ваша заграница.

Мне стало так неловко и стыдно за его серость, я поспешила помочь ему с фотографией и спросила:

– На что она тебе?

– Как на что? – Николаша вскинул брови, уставившись на меня. Глаза у него по‑прежнему были прекрасные. У меня, как в школе, сразу потянуло где‑то в области живота. Но внешность у него явно не дотягивала до мозгов. – Буду на тебя смотреть, на свою первую… – он осекся, видимо, хотел добавить «и единственную», но, секунду промолчав, закончил, – любовь.

– Какой ты сентиментальный, Николаша! Вот уж не думала! – засмеялась я.

«Я не смогла бы строить отношения с нереализовавшимся мужиком,» – рассуждала я про себя. Мне уже хотелось поскорее отпустить его домой и остаться одной в своем привычном уютном мире. Отдаться воспоминаниям и расслабиться. Николаша подливал мне вина, я категорически прикрыла ладошкой бокал. Он засмеялся и говорит:

– Что, боишься ноги будут заплетаться?

– Что? – переспросила я.

– Ну, анекдот знаешь? – оживился он, почувствовав себя сразу увереннее в привычной среде разговоров. – В баре мужчина все подливает девушке и подливает вина. Она отказывается. «Что, боишься, ноги будут заплетаться?» – «Нет, раздвигаться» – и он громко захохотал.

Вместо ожидаемого смеха я спросила:

– А ты сам‑то чем занимаешься? Где работаешь?

Он сразу помрачнел, надулся, словно его уличили за непристойным занятием и, отвечая, скорее даже, нападая на меня, начал:

– Ну мне, как тебе, не повезло. Не постучалось, так сказать, счастье в дверь неожиданно… Да…Я свою фирму открыл – вентиляции там всякие, понимаешь.

Я уже предугадывала конец и поспешила его перебить:

– Николашка, прости, милый, мне ведь надо бежать за Темчиком в школу, совсем с тобой заболталась!

– Давай подвезу? – оживился он, снова ныряя в привычную обстановку, где, очевидно, он был профи.