Мужчины, женщины и другие люди

– Я знаю про рак. И знаю, сколько мне осталось. Он думает, я ничего не знаю. Я представляю себе эти самые метастазы как жирные одиночные червяки, ну после дождя такие, что в лужах живут. Мне ужасно думать, что меня не станет, и я не смогу ни с кем так говорить обо всем на свете.

Вадим наклонился к нам с соседнего ряда, прислушиваясь к нашей беседе:

– Вадик, – весело заторопилась Томка, – помнишь, как ты придумал стишок, где рифмой к моему имени было слово «котомка»? Томка‑котомка. И как я обиделась. А Эдик все галантно исправил, он был мастер в таких вещах – царство ему небесное – он зарифмовал меня со словом «тонко».

Они оба засмеялись, и он взял ее за руку.

Без нее, когда Тамары не было рядом, он переставал быть Вадиком и становился сдержанным Вадимом Валерьевичем.

– Но почему вы все‑таки не объединились в молодости? – не унималась я.

– Понимаешь, детка, Вадик любил меня, но больше всего на свете он ценил свой покой: комфорт, отутюженные белые рубашки по утрам, вкусную еду, каждодневный разнообразный секс и прочие бытовые удобства. Я не могла ему дать это все. Что я могу, кроме своих макарон? Ты же видела, что я абсолютно беспомощна в житейских вопросах. Тот уют, который у меня появился в старости, – это вся благодаря стараниям Вадима.

Я колола Томе промедол и феназепам два раза в день. Доза была большая – так просил Вадик. Она находилась практически все время в дурманящем состоянии и подолгу сидела на земле без всякой видимой мысли, уставясь на какого‑нибудь из истуканов. Это был ее переход в вечность. Вадим начал проявлять беспокойство на третий день. Он позвал меня в коридор и сказал:

– Нам надо срочно лететь в Сантьяго. Если это случится здесь, на острове, нас не возьмет на борт ни один пилот. Частные самолеты. Местные, они ведь тут все чокнутые, у них свои представления о нечистой силе, и покойник в воздухе – это катастрофа.

Мы не успели в Голубые горы. Тамара умерла в Сантьяго. Умерла во сне с легкой счастливой улыбкой на лице. Умерла, как и жила, не доставив никому проблем и забот. В это время мы с Вадимом завтракали в ресторане. И мертвая она, как и живая, сопровождала его – была рядом, тенью, невидимым надежным тылом.

«Вадим и правда был всемогущ», – думала я, глядя, как отправляют строгий, красного дерева гроб, с желтой металлической окантовкой посередине, словно подпоясанный ремнем, в багажное отделение самолета. Рейс Сантьяго – Лиссабон задерживали. Погода была нелетная.

– Может, мы упадем, – зло улыбнулся Вадим своим словам. – Нет, вы так молоды, Маша, это несправедливо будет.

Мне казалось, он сошел с ума. Он за несколько часов стал старым, стертым, мертвым. В самолете Вадим сделал мне предложение. Я согласилась.

А что мне было делать?

 

Не гумилевские чтения

 

Ты не хотел заходить далеко?

Ушедшие за любовью не возвращаются.

Этельерд II, король Англии (968–1016)

 

Ей тридцать восемь лет. Не очень много. Но и не мало. Еще не поздно выучиться на ландшафтного дизайнера, родить третьего ребенка, встать на сноуборд и заняться собой, как и положено свободной – не хочется говорить одинокой – женщине. А с другой стороны, бесконечно поздно становиться олимпийской чемпионкой по фигурному катанию, блестящие результаты которого были принесены в жертву на алтарь скорого замужества. Уже поздно поменять у себя в голове стереотип женского счастья, и отключиться от проблем двоих разнополых детей‑подростков уже тоже никак невозможно. Уже поздно пытаться втиснуться в тот бежевый костюмчик, в котором гоняла с ракеткой в руках по теннисному корту в «Олимпийском», уже безнадежно поздно делать пирсинг, татуировку и африканские косички – все эти атрибуты скоротечной бледной юности, позволяющей себе столько милых, беспечных, привлекающих мужское внимание шалостей.

Вот и вчера в магазине мужчина явно моложе. Тридцать, не более. Ну и что? Очень симпатичный. И смотрел с таким интересом.

– Девушка, Вы не могли бы мне подсказать…?

А этот дурень, мой Жорка, вырастает тут как тут и басит ему в ухо:

– Она не девушка, она моя мама.

Надо сказать, что Жорка весит девяносто килограммов, носит сорок пятый размер обуви и выше меня головы на две точно. Но мужик – молодец, не растерялся!

– Для тебя она мама, а для меня – девушка!

Я так счастливо заулыбалась – вот, думаю, какой умница нашелся. Но тут Жорка меня под руку и потащил из ЦУМа. Мы с ним разругались. Я говорю:

– Ты не понимаешь, что я одна? Я брошенная женщина. Понимаешь? Одинокая. Мне каждый знак мужского внимания дорог. Каждый, – всхлипывала я. – И так в очередь никто не стоит. Где мне знакомиться? Сижу дома – только вашими делами и занимаюсь: готовка, уроки, репетиторы, клубы. Я же не живу своей жизнью. У меня ее нет. Нет! – орала я.

– Мы твоя жизнь, – спокойно откликался Жорка короткими фразами. – Ну и что теперь, бросаться на каждого мужика? Прямо в магазине? Ты что, с ума сошла?

– Жорочка, сынок, ты не понимаешь. Мне сейчас нужен не мужчина – спутник, не мужчина – стена. А мужчина – самец. Не лучший, от кого инстинкт подсказывает заводить потомство. Нет. Мне нужен мужчина со среднестатистическим интеллектом, но высокими внешними данными, такой, который увидит во мне женщину, а не кандидата наук. Мне нужно любым способом повысить свою самооценку.

Жорка молчал. Я знала, что он обожал отца и для него его уход был шоком. Мы вообще с детьми не касались этой темы. Хотя как можно было не касаться того, что присутствовало внутри каждого из нас и окружало снаружи. Счастливый брак длиною в 18 лет. В доме кругом его вещи – одежда, книги, фотографии, сам воздух пропитался им. С порога нос щекотал аромат медового табака – он курил трубку, – и запах, такой устойчивый, прилипчивый, пропитал стены, шторы, мебель, меня. Я открывала ключом дверь, Жорка затаскивал в квартиру сумки, мед так и витал вокруг – настойчиво и крепко. Мы переглянулись, и каждый подумал об одном и том же. Жорка бросился в кабинет, но там никого не было. Он расстроился и стал открывать везде форточки: «Пусть все выветривается! Пусть!» Ужинали молча. Мы не говорили о нем. Как о покойнике – мы о нем молчали.

Я продолжала проделывать обычный привычный утренний путь. Варила кашу, заваривала свежий фруктовый чай, жарила тосты и включала музыку. И теперь, без него, я старалась до мелочей выполнять все в точности, как за годы совместной жизни, этими нехитрыми повседневными делами надеясь вернуть себе былое равновесие.