Мужчины, женщины и другие люди

Дети меня жалели и пытались это скрыть за непринужденной болтовней. Я встала к холодильнику и зачеркнула на календаре еще один день – сегодняшний.

– Мама! – они хором вскрикнули и бросились ко мне.

Сегодня 24 дня, ребята. Это еще очень мало. Когда будет 240 или 2400, тогда будет легче. Жорке позвонила подружка, и он умчался к себе болтать по телефону. Алена погладила меня по голове.

– Знаешь, мам. Я тут подумала. А может, тебе покраситься?

– Что? – испугалась я. – Зачем?

– Да говорят, помогает – невозмутимо сказала дочь.

– С отчаянья она стала блондинкой…

– Что?

– Да это просто цитата.

Так я и стала блондинкой. С легкой руки дочери на 27 день (напоминаю: отсчитываю дни, когда он от меня ушел). Но этого мне показалось мало, и я нарастила волосы. Боже мой! Какое это счастье! Никогда за свои тридцать восемь лет я не любовалась своим отражением с таким искренним наслаждением. Безусловно, у меня развивается нарциссизм. А я вполне этого парня понимаю, который не мог насмотреться в ручей на свое пленительное лицо. Вот и я не могу. Нигде не упускаю такой возможности. Где только встречается зеркало или его подобие, мой взгляд устремляется туда. Вот и вчера я неспешно шла по Тверской. Да и куда мне теперь спешить? Все мое стремление – прийти домой как можно более усталой, чтобы, накормив детей, повалиться в постель и уснуть. И не вскакивать посреди ночи от подъехавшей машины или лестничных шагов. Надо учиться жить без него, жить своей жизнью.

Так вот с такими мыслями я передвигалась пешком, намереваясь пройти от Площади Революции до Белорусской. Поскольку я смотрелась во все стекла витрин, то, разглядывая себя в «Готти», встретилась глазами с Альбертом Петровичем – Диминым шефом и коллегой.

Я решила зайти в кафе, где он сидел. Они с Димой часто обедали вместе. Чутье меня не подвело – Дима, Альбертик и Ларкин сидели напротив окна и уже перешли на кофе. Я отчетливо видела себя со стороны. Входит молодая женщина лет тридцати, ухоженная, хорошо одетая. Неторопливая. Садится за свободный столик и первым делом достает из сумочки мобильный телефон. Поднесла его близко к лицу, изучила и положила на столик перед собой. Сделав заказ официанту, она снова схватилась за телефон. И опять в нем была тишина. Она снова положила его перед собой и принялась гипнотизировать его взглядом. Только спустя некоторое время она решилась оглядеть присутствующих. Ее внимание привлекли трое мужчин, сидящих в непосредственной близости. Одному из них было лет сорок и он, скорее всего, принадлежал к категории топ‑менеджеров.

Своим вниманием к телефону она как бы оправдывалась перед окружающими: «Вот он, мой спутник! Я вовсе не одна. Мой мужчина может позвонить в любой момент!»

Я уже не раз замечала такое поведение у одиноких женщин. Заходя в кафе, где большинство сидят парами, они тут же хватаются за телефон как за потенциального партнера.

Еще я чувствовала себя женой Штирлица, которую привели на встречу к нему, но он ее не должен обнаружить. Дима похудел за эти уже 36 дней, что я его не видела. Он был невеселый, не принимал участие в разговоре, все больше смотрел перед собой и не был похож на счастливого холостяка, получившего наконец долгожданную свободу. «Что же произошло? Что? – не унимаясь, я продолжала насиловать свои мозги. – Он очень угнетен, несчастен…Не похоже, что у него появилась баба…Он будто бы болеет…» Я сразу после его ухода развила эту идею о его болезни, которую он решил перенести вдали от семьи, стойко и молчаливо. Но сразу отмела это подозрение, услышав от его мамы простодушное сетование:

– Димочка совсем себя не бережет. Поехал на Тибет на восхождение. Там так все серьезно, какой‑то пятитысячник, их на вертолете забросят на 3500, и с этой базы начнется восхождение.

«Да‑а, больной бы туда не полетел…»

Если бы Димка крутил головой по сторонам, то, конечно же, меня увидел. Я решила пошутить. Отправляю ему смску: «Присмотрись к блондинке справа. Она гипнотизирует тебя. Нельзя быть таким невнимательным к женщинам!» У него пропикало, он читает и быстрым взглядом обводит кафе. Отвечает мне: «Ты что за мной следишь? Я тебя не вижу?» Меня разбирает такое веселье! Восемнадцать лет бок о бок, и он меня не узнал! Я отвечаю: «Ну еще бы ты меня увидел! Я с горя сменила пол, и теперь меня зовут Геннадий, у меня усы и бакенбарды, и сижу я в сером костюме со спутницей за барной стойкой!»

Надо видеть, с какой скоростью Димка подлетает к описываемому мной мужику! Картина маслом! Он разворачивает его за плечи к себе лицом, тот роняет сигарету, тетка рядом визжит, подбегает охранник. В общем, кино! Димка пристально смотрит на усатого кавказского типа «мужчину» и, видимо, не находит даже отдаленных признаков схожести со мной! Он бормочет извинения. Говорит:

– Нет, вы не Катя, простите.

Мужик пытается с вызовом вступить в скандальный диалог:

– Что, я похож на Катю? Вы не в себе…

Но Димка уже отходит от него, снова оглядывая кафе. Альбертик и Ларкин просят счет и собираются уходить. Я спешно строчу: «Блондинка разочарована. Ты выдал себя. Мужчины для тебя привлекательнее женщин!» Он поворачивается ко мне. Ну то есть не ко мне, а к блондинке. Боясь расхохотаться, я, не глядя на него, начинаю судорожно листать журнал – только лежит он вверх тормашками. Но это неважно. В кафе полумрак, да и отделяют нас друг от друга метров двадцать. Димка уходит. У меня замечательное настроение. Мне не было так весело не помню уже сколько времени. Но последние тридцать шесть дней уж точно ничего подобного я не испытывала. Все‑таки чувство юмора – великая вещь! Пока я могу шутить, со мной все в порядке.

Я довольная зашагала дальше. На какое‑то мгновение отражение в витрине напугало меня: «Не похоже ли я на дорогостоящую проститутку? Пальто от “Шанель”, сумка от “Гуччи”, и волосы почти до талии распущенные. А блондинкой быть весело! – размышляла я. – Нет, все‑таки мордель (как выражается моя мама) у меня интеллигентная».

С тоской вспомнила, что вечером надо провожать Жорку на поезд – на четыре дня он едет на олимпиаду по математике в Питер. Без него так будет пусто. Он такой шумный, его всегда так много – все время что‑то напевает, бормочет, спрашивает меня. А тишины я сейчас боюсь – боюсь своих мыслей.

Но без Жорки дни пролетели на удивление насыщенно.

Алена вдруг после ужина меня вопрошает:

– Мама, а почему бы тебе не поделать массаж?

– Какой массаж? – удивляюсь я.

– Ну, к примеру, расслабляющий или тайский. Вот Веркина мама делала себе и похудела на 9 килограммов, и вообще она сейчас летает. Ну крылья у нее выросли, понимаешь? Нет? – улыбнулась дочь мне. – Массажист – его Леня зовут – у них роман.

– А откуда ты знаешь? – спрашиваю я.

– Ну, во‑первых, это видно. Они просто ис… – дочь хотела сказать «истекают», но поправилась, – исходят желанием друг друга.