Мытарь
– Здравствуйте. И то, и другое, ― говорю я. ― Надеюсь, этого хватит? ― Протягиваю монету.
– Более чем, ― спокойно отвечает коридорный. ― К сожалению, в зале, как видите, совсем нету места. Могу предложить вам поесть на кухне или принести еду прямо в номер?
– В номер, пожалуйста, ― отвечаю я. До этого я долгое время был в одиночестве, а теперь на меня свалилось сразу много новых впечатлений и я снова не прочь остаться один. Есть что обдумать.
Тут у меня возникает новый вопрос к себе самому ― могу ли я есть? Наверное, да, раз сейчас, например, я чувствую желание опорожнить мочевой пузырь. Значит, мое тело реально и его надо питать и освобождать от лишнего.
Господин приносит меню, состоящее из двух широких листов, но я его даже не открываю ― вряд ли быстро разберусь в названиях и составе местных блюд.
– Есть какое‑нибудь тушеное мясо с овощами? ― спрашиваю я.
– Хм, ― коридорный на секунду задумывается. ― Есть рагу из цесарки с кабачками и помидорами.
– Цесарка? ― пытаюсь я вспомнить. ― Это птица такая?
– Конечно, ― коридорный смотрит с удивлением.
– Хорошо, пусть будет рагу. И вина какого‑нибудь, ― говорю. Мне хочется понять, способно ли мое новое тело на опьянение.
– Есть розовое из Воздамора.
– Отлично.
Служащий «Пестрой куропатки» удаляется, но ко мне сразу подбегает мальчуган лет десяти. Он одет так же, как коридорный, даже чуть аккуратнее.
– Принести багаж, лошадь накормить? ― спрашивает мальчишка.
– Нет у меня, малыш, ни лошади, ни поклажи. Покажи только, где моя комната.
– Пойдемте.
Пока идем по коридору, по звукам и обрывкам разговоров из‑за закрытых дверей, понимаю, что гостиница плотно заселена. Мой номер оказывается на третьем, мансардном этаже. Комната довольно чистая. Кровать, шкаф, табуретка и рукомойник. Скрипят половицы.
– Сейчас принесу горячей воды. ― Мальчик подхватывает ведро, стоящее возле рукомойника.
– Спасибо, ― говорю я. ― Парень, у меня с собой только одна монета. Если будет сдача, обязательно поделюсь.
– Не надо, ― улыбается мальчик. ― Иллаванта! ― И убегает.
«Что за иллаванта такая, в самом деле, ― думаю я, устало опускаясь на кровать. ― Божество, что ли, какое? Нет, этот мир ― не мой, не тот, который я знал ранее. Если я не выдумал, что вообще знал какой‑то».
Вскоре возвращается мальчик с кувшином горячей воды и полотенцем на плече. Процесс умывания и вытирания приносит много новых ощущений. Или давно забытых.
– Уважаемый, ― обращаюсь я к коридорному, когда он приходит с подносом, накрытым большой, металлической крышкой, ― часто у вас так много гостей?
– Почти всегда, ― грустно опустив голову, произносит тот.
– Так что же вы… Не расширяетесь? ― Это слово вспоминается не сразу.
Он поднимает удивленный взгляд.
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы было еще больше гостей ― денег больше заработаете…
– Так я и думал, ― отвечает коридорный, ― вы ― из симютников. Не бойтесь, я никому не скажу, ― спешит он меня успокоить. ― Но мы ― нет. Хозяин и так уже чуть не умер от воспаления легких, а у моей дочери ― близорукость. Мы с таким не играем ― наоборот, рады бы избавиться от половины посетителей.
– Докучают? ― спрашиваю я, все еще пытаясь понять хоть что‑нибудь в этом мире.
– Докучают? ― переспрашивает коридорный.
– Ну, дебоширят? Посуду бьют, дерутся, не платят?
– Нет, что вы. Такое редко. Приятного аппетита. Через полчасика пришлю за посудой Грея, хорошо?
Киваю, благодарю, принимаюсь за еду.
О какой это праздник ― чувствовать вкус еды! Не знаю, так ли я ее чувствовал прежде, не знаю доподлинно, было ли вообще это «прежде», но есть и чувствовать вкус ― это истинное наслаждение! И легкое опьянение от вина погружает меня в еще большее блаженство. В этом состоянии я опускаю тело на простыни и, уже засыпая, думаю:
«Вон ведь как интересно у них ― хотели бы меньше посетителей. Хозяин, видать, так устает, что заболел тяжело… Не пойму, правда, при чем тут дочка коридорного и ее близорукость?»
Просыпаюсь рано. Чувствую себя отдохнувшим. Лежа в постели, подробно рассматриваю свое новое тело. Рука как рука ― мужская, с жилистой кистью и мелкими темными волосками по коже. Даю себе легкую пощечину ― неприятно. Интересно, а если я здесь умру, что со мной станет? Похоронят или мое тело растворится, и я снова окажусь в черной реке?
Внизу трактира, в полуподвале, располагается мыльня ― так это помещение называет коридорный. Баня, только без парилки. Кадки, мочалки, мыло, служащие приносят горячую воду. Процесс мытья себя целиком не кажется мне непривычным.
Когда, позавтракав, собираюсь уходить, подаю коридорному свою монету не без опаски, вдруг мало? Но получаю сдачу в виде трех монеток меньшего размера.
– Прошу прощения, ― говорю. ― Как вы знаете я из этих, симютников… ― Тут коридорный прикладывает палец к губам и начинает озираться, будто боится, что нас услышат. ― В общем, иностранец я, ― заявляю, понятливо кивнув. ― И не очень разбираюсь в местных деньгах. Сколько у меня осталось и сколько потратил?
– Четвертую часть потратили, ― отвечает коридорный, принимая заговорщический вид. ― Чуть меньше даже. ― Отсыпает мне в руку еще несколько крохотных монеток.
– Тогда, это ― вам, ― говорю я и возвращаю ему мелочь.
– Зачем? ― не понимает он.
– Как зачем? Чаевые. ― Вот ведь какое слово вспоминается.
– Какие?
– Не важно. Просто, в виде благодарности.
– Спасибо, ― пожимает плечами коридорный и уходит. Вид у него вовсе нерадостный.
Мало дал, наверное.
Выхожу на улицу. Долго брожу по местным улочкам, ― не на что взглянуть. Все
какое‑то серое, невзрачное, одинаковое. Даже когда здание зеленого, желтого или бежевого цвета, оно все равно кажется серым и невзрачным.
Мимо бежит девчонка лет восьми. Косички, платьице с передничком, тетрадки под мышкой. Гимназистка, поди, ― решаю я.
