На пороге империи

Тогда царевна Софья выехала из Москвы в село Воздвиженское. В ответ стрельцы заняли Кремль, но одумавшись, решили идти на попятную. Назначили выборных людей и послали к Софье с повинной. Регентша приняла покаяние и назначила стрельцам нового командира – Федора Шакловитого.

Марфа получала вести о событиях в Кремле от всякого, кто появлялся в Слободе. Вскоре послала сына в усадьбу к купцу Мартынову передать для мужа послание:

– Держаться подальше от Слободы и Кремля, блюсти напускную важность своему заданию, пока в Москве все не утихнет.

Тихон обернулся за пару дней. Сообщил, что батюшке знамо творимое в Кремле, и он понимает пагубность происходящего. Для пущей важности выставил у второго лабаза купца Мартынова засаду, якобы, там ждет еще второго нападения разбойников.

 

Глава вторая

 

Пахом нашел слова и сумел убедить купца Мартынова в неминуемости нового нападения воровской ватаги. Купцу сначала не очень хотелось кормить шесть ртов, но потерять хранимое в лабазе оказалось страшнее убытков по содержанию стрельцов. В специально оборудованном помещении аккуратным образом были сложены мешки с пшеницей, рожью, ячменем и гречкой. Вдоль стен разложены растения, отпугивающие грызунов. Товар ожидал своего покупателя. Весной цены на жито подскакивали и держались высокими до нового урожая. После первого грабежа купец, посчитав убытки, заплакал горькими слезами. Второй пагубный случай грозил сказаться на его здоровье.

Коробков хотел только одного, чтобы в Кремле поскорее закончились бунташные выходки. Он понимал, что самое страшное в жизни стрельца – отстаивать с оружием в руках интересы одних русских людей против таких же по крови. Проживая в усадьбе купца Мартынова, он стоически относился к скудной еде и ночлегу на сеновале в дырявом сарае.

Внешне Пахом проявлял рвение схватить воровскую тать за руку, внутренне понимал, что злоумышленникам давно известно об их стоянии по ночам.

В один из дней под самый вечер посыльный от Мартынова велел Пахому немедля прибыть к хозяину. Стрелец обтер пучком травы сапоги и пошел к особняку. В столовой зале за накрытым столом восседал сам Мартынов Аристарх Львович и его неизвестный стрельцу гость. Мужчина был неимоверных размеров в ширину, сидел спиной к дверям и его зад явно не помещался на резном стуле. Хозяин, увидев вошедшего стрельца, обратился к гостю такими словами:

– Вот он мой страж амбаров. Глянь, Ляксей Ляксеич, какая стать! Даром, что слуга государев!

Гость нехотя повернул голову, но короткая и толстая шея не поместила Коробкова в его обзор. Тогда толстяк развернул своим задом стул, который жалобно затрещал под чрезмерным весом, и уставил свои выпученные глаза на Пахома:

– Ну, что, служба! Долго еще бунташничать намерены? Царствовать, голытьба вы рваная, захотелось?

– Ошибаешься, Ляксей Ляксеич, – вмешался Мартынов, – мои стрельцы в государевы дела не лезут. Безвылазно служат тут уже третью неделю. Берегут меня, мою семью и добро.

– Смею заметить, – не выдержал Коробков, – не стережем мы, а воровскую ватагу ловим.

– Гляди‑ка, Аристарх, осмелели как! Тебе перечат! Ты их кормишь, поишь, содержишь и никакого уважения! Вот и говорю, что надо их всех к ногтю. Главного полковника Софьюшка уже казнила. И таких как этот твой богатырь надобно усмирить!

– Ладно тебе, Ляксей Ляксеич, чего разволновался? Ты же для дела хотел разговор с Пахомом затеять.

– И то верно, про дело чуть не забыл. Мне, Пахомий, надобно обоз в три телеги, груженые зерном сопроводить от Владимира до сюда. Моя усадьба в Алтуфьево. Подряди своих молодцов, о цене сговоримся.

– Верно Аристарх Львович отметил, слуги мы государевы. Стало быть, не сами себе хозяева. Вам к нашему полковнику Салтыкову надобно идти. Даст приказ, и мы завсегда, без всякой оплаты, – молвил Пахом, глядя в потолок.

– Может без Салтыкова обернетесь? Тебя стрельцы уважают, стоит только глазом моргнуть. И деньгу зашибете, – проскрипел Аристарх.

– Мне служба всегда в радость, но без веления командира не могу. А уж теперь‑то и тем более. Вдруг государь немедля призовет.

– Ладно, Пахомий, ступай к себе, после договорим, – проявил осторожность Мартынов.

Стрелец вышел на улицу и сделал вид, что двинул к сараю, а сам метнулся к кустам и пополз к окну. Пахому стало интересно, что насоветует теперь Мартынов для помощи своему другу.

– Сдается мне, что оружный прав, – услышал Коробков голос хозяина, – времена нынче сложные, не поймешь кто, куда. Ты подождать месяц другой не можешь? Коли, верно, сложить, то зерно полежит.

– Не знаешь, Аристарх, ничего и судить берешься. Зерно долговое, можно сказать, выбил с кровью. Неровен час отобьют по дороге. Тут государева защита нужна – стрельцы.

– Видишь, Пахомий уперся, не хочет никакой подработки.

– Эх, ты, наобещал и в кусты. А я ведь хотел тебя в долю звать на плавильную печь.

– Ежели дело справное с плавильной печью, то поучаствую.

– Ну тогда слушай. Поставил я в своем Алтуфьеве печь плавильную. Хотел начать производство медных пуговиц. Ан нет, печь ставили одни мастера, а плавить они не могут, другие нужны. Материал для плавки тоже денег стоит, печь дровами не натопишь, уголь нужен. Посчитал и вышло в копеечку, одному не потянуть.

– Понимаю, тебе деньги нужны.

– Ты дослушай, потом вопросы задавай. На постройку печи я потратился, а другое ты оплатишь и все затраты окупятся за месяц.

– Боишься рисковать своими деньгами и дураков ищешь типа меня?

– Говорю, за месяц окупится. А дураков, как ты считаешь, у меня очередь стоит. Двое соседей просятся.

– Так и работай с соседями.

– Я их плохо знаю, с тобой мы уже были в общем деле. Помоги мне с перевозкой зерна и считай, ты сделал свой взнос.

Пахомий не стал дожидаться ответа и понял одно, его хотят подписать под охрану обоза, а обоз уворованный. И с пуговицами полные непонятки. Утром Пахом оставил за себя старшого и помчался домой.

Марфа и испугалась, и обрадовалась мужу. Сели на лавку, и женщина заторопилась выложить накопившиеся новости. Они оказались огорчительными. После всего случившегося стрельцы разделились на группы. Боевое братство, традиции, неписанные правила взаимовыручки растерялись и ушли в небытие, будто ничего и не было. Одни присягнули на верность Милославским и получили расположение Софьи, другие хотели было встать за Нарышкиных, но те отвернулись от стрельцов, а назад уже дороги им не было. Третьи вовсе расхотели служить и шатались в поисках добычи. Нашлись и такие, которые писали доносы, распространяли слухи о своих бывших товарищах. Царила общая подозрительность и разобщенность.

Утро вступало в свои права. Муж и жена снова принялись обсуждать положение дел.