Не могу без тебя…

– Потерпи, милая. Не стоит спешить с наслаждением. Давай продлим его ожиданием чуда, которое свершится, когда мы сольемся в единое целое.

Растворяясь в его ласках, Тая неожиданно поймала себя на мысли, что ей хочется всегда чувствовать рядом его сильное тело, слышать его голос, ощущать прикосновение его жарких губ к своей коже. Всегда быть лишь с ним одним, произнося, словно в бреду, его удивительно красивое имя, потому что другие мужские имена – чужие. Он, он и только он ей нужен. Она прикрыла глаза, глядя на его до боли желанные губы. Почему он медлит, замерев над ней?

Его глаза напоминали черный омут, в котором скрыта сдерживаемая страсть, но их дикий блеск выдавал его состояние. Тогда почему он пожирает ее взглядом, не предпринимая никаких действий? Ведь он хочет её! Она чувствовала это всеми фибрами своей души.

Тая не выдержала томительного ожидания и, вытянувшись чуть вперёд, коснулась его лица руками.

Затем поцеловала нежно, чувственно и медленно. Герман ответил жарким поцелуем, который зажег огонь в её крови – и в их сердцах тотчас вспыхнула безудержная страсть. Мир перестал существовать для них.

Она, продолжая ласкать грудь и плечи желанного мужчины, потянула его на себя. Он покорно последовал за её желаниями, ощущая дрожь в вытянувшемся под ним женском теле. Тая уже совсем близко притянула его к себе, оплетя шею руками и углубляя свой поцелуй, который позволил им чувствовать друг друга без остатка.

Несколько минут спустя Герман приподнялся, с жадностью мучимого жаждой путника разглядывая упругую грудь, впалый живот, на котором он почувствовал полусогнутыми пальцами маленькую выемку, и невольно задержал взгляд на голубой шелковой полоске трусиков.

– Делай со мной, что хочешь, – услышал он и поднял глаза. – Да, я разрешаю тебе всё.

Ничего более не уточняя, он запустил руку под трусики и с силой рванул. Через несколько секунд голубой лоскуток плавно приземлился на пол, а Герман, широко раздвинув ноги девушки, припал к ее нежному естеству, исторгнув из ее груди чувственный стон.

Оторвавшись от средоточия ее наслаждения, он быстро скинул с себя одежду и, убедившись, что Тая готова принять его, скользнул в ее влажное лоно. Накопившееся напряжение требовало высвобождения, и Герман, увеличивая темп, тихо произнес:

– Извини, но я сейчас не могу быть нежным. Обещаю, что исправлюсь в следующий раз.

– Я и не требую от тебя этого, – ответила Тая, подстраиваясь под его неистовый ритм.

Они кончили одновременно, и его вырвавшийся из груди рык потерялся в громком стоне своей возлюбленной.

Герман лег на спину, тяжело дыша. Положив руку на подушку Таи, он сказал:

– Иди ко мне, малышка.

Она не заставила себя ждать и прижалась к нему, положив голову на грудь, которая еще не отошла от бешеного темпа, то опускаясь, то поднимаясь под неровное дыхание. Девушка молча слушала быстрое биение его сердца, испытывая удивительный покой.

– Надеюсь, ты не вскочишь и не уйдешь к себе?

– Нет. Мне хорошо здесь. С тобой, – ответила, улыбаясь, Тая. – Я никуда не испарюсь и не оставлю тебя одного, тем более что ты пообещал мне во второй раз удивить меня своей нежностью.

Герман расхохотался, а потом, приподняв ее голову, стал целовать лицо.

– А ты, оказывается, ненасытная озорница.

– Да, водится за мной такой грешок, – шутливо вздохнула Тая.

Не став более ждать, он наклонился над девушкой и стал сводить ее с ума поцелуями, начав с мочек ушей и медленно продвигаясь по шее к груди, которая отвердела в ожидании ласк. Наконец его губы добрались до торчащих сосков и стали втягивать их по очереди, чередуя легкие прикусывания с полизываем.

Тая стала извиваться, моля:

– Ещё! Ещё! Ещё!

Не в силах переносить эту чувственную пытку, она закричала:

– Возьми меня!

Но Герман не спешил. Он взял свой вставший твердый член в руку и стал водить по покрасневшим и вспухшим соскам, потом зажал его ее грудями и стал ритмично двигаться. Не выдержав, Тая приподняла голову, подставив открытый рот и пытаясь ухватить головку члена губами, но он не позволил ей этого, продолжая мучительную пытку.

Девушка судорожно всхлипнула, и тогда Герман вложил ей между губ свой член. Она стала неистово сосать его, истекая собственным соком. Видя ее состояние, Герман ввел ей во влагалище два пальца, потирая клитор подушечкой третьего.

Тая закричала, бурно кончая, и тогда он, вонзившись в неё, свел обе груди вместе, и, всосав в себя сразу оба соска, излился сам.

Некоторое время они лежали, словно в забытьи, медленно приходя в себя.

– Что это было? – наконец спросила девушка. – Я потеряла сознание?

– Наверное. Как и я. Со мной такое впервые, – с трудом проговорил Герман. – Ты ведьма. Такого чувственного наслаждения я не испытывал ни разу в жизни. Даже не предполагал, что от него можно отключиться и попасть в края обетованные.

– И я не испытывала ничего подобного, – прошептала Тая, прижимаясь к любовнику. – Может, повторим?

– Угомонись, озорница. Мне надо набраться сил.

– Не хочу, – с этими словами она оседлала Германа и стала его изощренно ласкать.

Он быстро пришел в боевую готовность и позволил девушке делать с ним, что она пожелает. Вскоре она довела его до такого состояния, что он стал умолять ее сесть на его член. Наконец она выпустила его из своего рта и ввела в средоточие своей женственности. Медленно опускаясь и поднимаясь, она давала ему поочередно сосать свою грудь, а потом, попросив сильно сжать ее соски, начала бешенную скачку.

И опять они кончили вместе, слившись в поцелуе и сотрясаясь от волн наслаждения, пробегавшим по их телам.

– Всё же ты ведьма, – сказал некоторое время спустя Герман. – Ты понимаешь, что со мной делаешь?

– То же, что и ты со мной, – пробормотала Тая, погружаясь в сон.

Они проснулись в объятиях друг друга мокрые от пота. Не спас даже прохладный морской ветерок.

– Я под душ, – сказала девушка, быстро вскочив с кровати.

Когда Герман подошел к двери ванной комнаты, она оказалась закрытой.

– Ты что это творишь, плутовка! – возопил он. – Впусти меня к себе.

– Нет. Только после меня, сэр, иначе сегодня мы в море даже не окунемся. Уже вечер, а мы из гостиницы не выходили.

– Если быть точной, то из моего номера.

– К тому же я есть хочу. Причем, не что‑ нибудь, а пиццу «Четыре сыра» и кока‑колу.

– Это вредная еда, – заявил Герман.

– Ты можешь ее не есть. Мне больше достанется.

– Какая же ты упрямица!