Небесная иерархия. Книга первая. Анархист

– Так, что будешь делать?

– Не знаю, нужно подумать. Или ты думаешь, что проведённая ночь – повод для знакомства? – повторила она шутку, грустно улыбаясь.

– Почему я тебя никогда не видел в институте?

– Мы занимаемся в разных зданиях. А на улице ты не обращал никогда на меня внимания. Тебя многие знают. Ты же играешь на трубе.

– А где сейчас твой парень?

– Уехал домой. Сегодня приедет.

– И вы давно с ним встречаетесь?

– Уже прилично, но он очень скромный и ничего не позволяет со мной лишнего. Он дышать в мою сторону боится. Говорит, что очень любит.

– Ну и что дальше? – спросил я, вспомнив при этом Жанку. Я тоже щадил её и не трогал.

– Ничего не знаю. Дай мне несколько дней в себе разобраться. Всё так быстро произошло, что я даже опомниться не успела. Как будто это был сон.

Мы простились, договорившись встретиться после праздников. Почему‑то вспоминался мужик, который рассуждал о любви на скамейке у института. Вспомнились его слова, что никогда нельзя жалеть, нельзя любовь заменять жалостью. Я не мог тогда понять, почему он пришел к такому жизненному выводу. Хотя, претензии в мой адрес были. Но впоследствии, объяснившись, она согласилась, что я ничего ей не обещал, и не принуждал отдаться мне, и, как ни странно, не клялся в любви. Она ничего не отрицала. Её смутила фраза о похожей на неё. Мы расстались с девочкой Ларисой сразу и навсегда. И причиной были даже не мои правила, от которых мне не хотелось отказываться, а её желание, вдруг, попытаться обвинить меня, чтобы я уже с чувством вины продолжил наши отношения.

Я знал, что девочки, вырвавшись на свободу, стараются избавиться от девственности, чтобы в молодости не пропустить чего‑то и нагуляться всласть, чтобы затем успокоиться и стать примерной женой. Одни опускались и становились обычными шлюхами, раздвигая ноги при первом подходящем случае, а другие, зная себе цену, во время обучения в институте, может, если повезет, заменили двух‑трёх партнёров, оставаясь при этом на голодном сексуальном пайке. В последний год‑полтора пытались найти более или менее подходящего, чтобы выйти замуж, если повезёт. Так и Лариса за сиюминутным потеряла что‑то настоящее, устоявшееся. Здесь было что‑то не так. Но причину такого поведения искать не хотелось. Наверно, было рано об этом думать.

Все было за то, чтобы я учился и окончил институт кроме одного. Уже на третьем курсе у нас стал преподавать небольшого роста испанец лет сорока‑пятидесяти по имени Хесус. Хесус Монтес был одним из тех детей, которых в далёком тридцать восьмом вывезли в Россию из Испании. Каждый день он, увидев меня, говорил одно и то же:

– Ты не в этом институте должен учиться. Почему ты выбрал этот институт?

– Захотел и выбрал, – и в шутку, и всерьез, и с раздражением отвечал я.

А он все твердил и твердил. К концу учебного года я начал даже бояться с ним встречаться, чтобы не слышать его дежурной фразы, а ему нужно было сдавать зачет.

Была письменная годовая контрольная. Она оказалась очень сложной. Её почти никто не написал за небольшим исключением. Моя работа оказалась одной из лучших, т.к. я очень постарался. Когда Хесус узнал, что моя работа одна из лучших, он сказал, что я списал её и поэтому он ни при каких обстоятельствах мне не поставит зачет по устной речи.

Мотивировал он свое решение просто. Он считал, что задание контрольной работы мне передала лаборантка факультета прелестная Нормита, с которой я встречался. Норма была аргентинкой. Точнее, её отец волей судьбы попал во время войны или сразу после неё в Аргентину. Там женился на мулатке. У него родились две дочери. Со временем они перебрались вначале на Кубу, а затем в Россию.

Нормита была высокой, стройной с длинными ровными ногами и тонкой талией, эффектной, красивой девушкой. Закончила в Краснодаре российскую школу и, не мудрствуя лукаво, поступила в институт иностранных языков на испанский факультет. Она прекрасно знала испанский язык. Ей нужен был лишь диплом. Знание языка освобождало много времени, поэтому она смогла совмещать учёбу с работой на кафедре факультета в качестве лаборанта.

Конечно же, я сразу заметил её, но некоторое время меня немного смущало её происхождение, чёрный цвет роскошных слегка волнистых волос и непривычно смуглый цвет её кожи. Со временем это могло обернуться некоторыми сложностями, если взаимоотношения примут серьёзный характер. Но больше всего меня останавливало её несовершеннолетие. Посомневавшись, к совершеннолетию мы уже встречались с нею.

Я нарушил с ней свои правила. Мы долго встречались, не переходя к более серьёзным отношениям. Имея опыт с девственницей, начал даже стесняться предложить сексуальные отношения. Почему‑то я был уверен, что она целомудренна, но все решилось само собой. Однажды вечером, уединившись в парке, мы долго целовались. Конечно же, были слишком возбуждены. Её рука с длинными красивыми пальцами скользнула вниз по животу под пояс. Я расстегнул его. Она опустила голову, отодвинула мешающую резинку, и я почувствовал нежное тепло её губ, обволакивающих мою плоть…

Конечно, я был шокирован, но не подал вида. Ей нравился оральный секс. Хотя ей только исполнилось восемнадцать, она была обучена всему и хорошо. Конечно, любая опытная женщина настораживает, но она мне нравилась. Мне нравились её в меру пухлые, как говорят в подобном случае чувственные, губки, упругая гладкая кожа, красивая фигура. Она была аппетитна и желанна в сексе.

И хотя у нас были отношения во весь рост, и мог у неё взять задание контрольной работы, я его не брал. Контрольную написал сам.

Мне было очень досадно и неприятно. Я не знал, что делать. Так и не явившись к нему на зачет, я улетел на пару месяцев на Камчатку к брату по приглашению. Нужно было успеть улететь, пока была скидка на авиабилеты в пятьдесят процентов.

Камчатка так не похожа на Кавказ, хотя, по‑своему, она очень красива. В поведении людей чувствовалось что‑то странное. Камчатку они часто двусмысленно называли «страной дураков». Все они считали себя там временно живущими.

Через неделю стало скучно. Все работают. Общаться не с кем. Я пожалел, что прилетел, но не мчаться же обратно. Мне предложили на месяц‑полтора работу. Нужно было поработать заведующим клубом аэропорта, т.к. завклуб не был в отпуске уже три года, а в клубе стоял новенький бильярдный стол горячо любимый пилотами. Почему бы ни подзаработать, если кроме бильярдного стола ни за что не отвечаешь? Эти месяц‑полтора обернулись мне в четыре года довольно трудной, если не сказать, очень трудной работы авиадиспетчером аэропорта Елизово, куда я перешел после возвращения из отпуска завклубом.

В Пятигорск полетело письмо с заявлением о переводе в Камчатский пединститут, на английский факультет, на вечернее отделение. Ответ пришёл довольно быстро: «Отчислен за самовольное прекращение занятий и академическую задолженность». Приказ был подписан седьмого сентября. Я знал, что давалось десять дней нерадивым на опоздание. Но, как я ни пытался решить этот вопрос с институтом, всё оказывалось безрезультатно. Тем временем я отправился в г. Ульяновск в школу лётной переподготовки. Всего за полтора месяца меня должны были обучить специальности авиационного диспетчера.