Осколки Сампо
На туманный мыс далёкий,
На покрытый мглою остров,
Чтоб всегда там счастье было,
Чтоб оно там вечно жило.
Там ведь есть ещё местечко,
Там клочок земли остался
Невредимый и спокойный
И мечом не посещённый»[1].
– Значит, Сампо скрыто на острове среди моря? – спросил Антеро, внимательно выслушав песню.
– Другого не ведаю, – признался саво. – Ни я, ни кто‑то ещё. Я это слышал, когда мы с тобой странствовали в чужих краях.
– Стало быть, если Сампо на острове…
– То знать о нём должны те хяме, что живут на побережье, – закончил Тиэра. – Уж им‑то в своём море каждый камушек известен. Спросить бы тебе у них.
– Видно, придётся. Ты с нами пойдёшь?
– Рад бы, Антти, да не могу. Сам видишь, не один я теперь. И жена есть, и дети мал мала меньше. Сам уйду – на кого их оставлю?
– Это верно, – кивнул Антеро. – А забавно то, что я хоть и видел в своих странствиях морских хяме, а всё равно ничего о них не знаю.
– Да много ли видел? Мы тогда за день или за два прошли их селения, нигде не останавливаясь, сели в ладью и ушли морем. А хяме всё‑таки не мы – разговаривать просто так не станут.
– Я вам про них спою, – поднялся двоюродный брат Тиэры, краснолицый безбородый парень. – Ну‑ка, кто со мной вдвоём?
– Пой один! – со смехом отвечали ему родные. – Так, как ты, про хяме никто у нас не споёт!
Саво прокашлялся и затянул:
Старый мудрый хямелайнен,
Хмурый житель побережья
На большой своей телеге
Держит путь в края лесные.
В тёмном месте заповедном
На просёлочной дороге
Посреди шумящих сосен
Видит хяме блин коровий.
Этот блин не из великих
И не то чтобы из малых –
Он до пояса ребёнку,
Он герою по колено.
Он лежит посредь тропинки,
Он дорогу закрывает,
Не пройти пешком девице
И верхом не ехать мужу.
Старый мудрый хямелайнен
Тут недолго размышляет –
Лишь до вечера он думал,
Рассуждал лишь до рассвета.
Злополучный блин коровий
Собирает он в лукошко,
Положил к себе в телегу,
Вслух промолвив:
«ПРИГ‑ГО‑ДИТ‑СЯ‑А!» –
Певец протянул слово, изображая медлительный говор хяме. Наградой ему был взрыв хохота, после которого пение продолжилось:
Минул год, другой год минул,
Вот уж третий наступает;
Старый мудрый хямелайнен
Возвращается обратно.
В том же месте заповедном
Блин коровий, чуть усохший,
Вытрясает на тропинку,
Говорит: «НЕ ПРИГ‑ГО‑ДИЛ‑ЛО‑ОСЬ!»
Последовал новый взрыв хохота. Довольный саво, закончив пение, уселся обратно.
– То всё прибаутки‑шуточки, – сказал Тиэра. – Но любая шутка хоть и привирает, да правды не скрывает. Лесные хяме мало от нас отличаются, а вот морские… они странные, что ли. Работящий народ, хозяйственный, запасливый очень. А нрав у них невесёлый, замкнутый. Хяме себе на уме, а точнее – всё в себе. Молчуны они, каких поискать. Поговорить с хяме так же, как с нашим братом, – много надобно труда. Или пива, а лучше – того и другого. Они – близкая родня народа виро[2], что живёт за морем к югу от них.
– Тогда понятно, откуда ветер дует. За совет спасибо: хоть знаю, куда идти дальше. А рунопевцев, может быть, стоит послушать?
[1] «Калевала», руна сорок вторая. Все цитаты из эпоса даны в переводе Л. П. Бельского.
[2] Виро (виру) – предки современных эстонцев (финское название эстонцев – virolaiset).
