Откровение. Цикл «Принц Полуночи»

Получалось, что сын Эльрика, Эйдур де Фокс, из мастерской которого Ворон украл детали, был ещё и Синной де Фокс, матерью конунга Холланго, который знал тайну МиГ‑37 и мог её выдать при условии, что Зверь выдаст тайник Ворона.

Люди сходят от шефанго с ума. Теперь понятно почему.

– Не могу, – сказал Зверь. – Я обещал.

Мигара довольно хмыкнула. Хортах улыбнулся, сверкнув острыми треугольными зубами. Эльрик остался невозмутим – он знал, каким будет ответ, ему для этого и осаммэш не нужен.

И он точно знал, откуда взялся МиГ! Не мог не знать. В конце концов, это была его семья. И хотя формально Сурух де Холланго не имел отношения к де Фоксам, когда де Фоксов интересовали формальности? Мигара и Хортах даже на Зверя смотрели как‑то… собственнически, а ведь он‑то был вообще посторонним. Ну а Эльрик не сомневался в своём праве на него с первой встречи в Лонгви.

Зверь поклонился Мигаре:

– Госпожа де Шарни…

Кивнул Хортаху:

– Господин де Фош…

Зыркнул на Эльрика:

– Князь…

– Можешь не продолжать, – разрешил Эльрик.

Это хорошо, что можно не продолжать, потому что сказать при даме: «Да идите вы трое на хрен» Зверь не мог себе позволить, а ничего цензурного на язык не подворачивалось.

Нет, это не со зла. И Мигара и Хортах ему понравились. Это – от неожиданно сильного осознания своей причастности к чему‑то… Пока неведомому, но огромному и куда более интересному, чем нелепая судьба жертвы, спасающей мир.

 

 

ГЛАВА 3

 

С музыкой слиться в порыве страсти,

Стать неотъемлемой малой частью

Нотных раскладов, и этой властью

Стать необъятнее и сильней.

Тим Скоренко

 

Он снова мог приносить пользу лично Эльрику. Это было хорошо. Стать одним из «людей де Фокса», а не какой‑то непонятной, опасной тварью, прирученной из прихоти, тоже было хорошо. Зверь ждал. Приносил пользу. Оставался опасной тварью, голодной тварью, но уже хотя бы не непонятной, спасибо профессору Даргусу.

Испытательный полигон в Хараре возводился стахановскими темпами. Возвращение ли Эльрика тому причиной или какое‑то особенное трудолюбие харарцев, но лесная нечисть, привыкшая кормиться исследователями, мгновенно куда‑то рассосалась, свободная от эндемиков площадка под застройку так же мгновенно нашлась, а желающих участвовать в строительстве стало больше, чем нужно, раньше, чем открылись вакансии.

Это в джунглях‑то. Куда семьдесят лет назад, пока Харар был пятёркой княжеств, а никаким не королевством, не рисковали сунуться даже самые оголтелые учёные. Преданность науке не оправдывала экспедиций со стопроцентной смертностью, а в случае харарских джунглей и смертность оказывалась сомнительной. Точно известно было лишь, что умершим там везло больше, чем исчезнувшим.

Многие исчезнувшие, кстати, как раз и нашлись при расчистке площадки. Сами пришли. Зверь тогда хотел на место будущего лагеря сходить, но профессор Даргус сказал, что незачем. Сказал, что быть научным консультантом в боевых рейдах ещё осточертеет, что ничего в этом нет хорошего и что лучше вообще не начинать. Всё вместе звучало очень интригующе, так же как и итоговое пожелание «хорошо учиться, чтобы не съели». Зверь, ошарашенный, спросил, что же его сможет съесть. Ну да, он опасался ходячих мертвецов, но, во‑первых, нашедшиеся участники экспедиций были живыми, а во‑вторых, упокоивать мёртвых он научился чуть ли не в первые несколько дней после знакомства с профессором. В его случае управление неупокоенными было, оказывается, не магией, а природной особенностью. Даргус же мрачно ответил, что съесть могут другие участники рейда. «Дикари и солдатня».

Даже интересно стало, за кого же он самого Зверя держит? Неужели и правда за врача‑интерна? Казалось бы, тридцать лет службы в армии, да ещё в генеральской должности, оставили неизгладимый отпечаток на поведении и психике.

– Не говорите ерунды, юноша, – брюзгливо ответил Даргус на прямой вопрос. – Какой вы интерн, вам до докторской степени осталась пара формальностей.

Что ж, за интерна, стало быть, он Зверя не принимал. За военного тоже. Доктором пока не считал. Что оставалось? Ангел, что ли?

– Ну а кто ещё? На человека вам ещё учиться и учиться. Вот и учитесь. Чтобы не съели.

Чудесный старик! Странно, почему никто больше этого не понимает.

Не понимали. Даргуса уважали, боялись, ценили и – терпеть не могли. По последнему пункту у него с окружающими была полная взаимность, по первым трём чувства оставались безответными. Может, конечно, этим нелюбовь и объяснялась.

Ещё он был старым. Не только по возрасту. У демонов какой возраст? Они же не рождаются и не умирают, появляются вместе с миром и вместе с миром существуют. Если нормальные, а не как Зверь. Но Даргус и выглядел старым. Маленький лысый старик с носом‑клювом и пронзительным немигающим взглядом водянистых глаз. Он здорово походил на грифа.

Зверь давно заметил, что люди в основном не находят грифов симпатичными. Но сам был лишён подобных предрассудков и проникся к профессору тёплыми чувствами с первых дней знакомства.

Даргус умел объяснять. Он очень хорошо умел объяснять. Умел учить.

Терпеть этого не мог, утверждал, что людей и нелюдей, способных управлять не‑мертвыми и контактировать с инферналами, можно сосчитать по пальцам одной руки, и все они уже работают на кафедре, но его лекции по общему курсу не‑мёртвых состояний считались лучшими не только на Этеру, но и во всем Сиенуре. Семинары тоже были бы лучшими, но профессор их не проводил.

«Бездарности рот раскрыть боятся, а идиоты болтают чушь. Никакого толку нет».

Вместо семинарских занятий он раздавал темы для письменных работ. Бездарности, таким образом, писали чушь наравне с идиотами, укрепляя Даргуса в нелестном мнении о человечестве в целом и студентах Удентальского университета в частности.