Откровение. Цикл «Принц Полуночи»

Он знал. И уже умел использовать посмертные дары, не находясь в непосредственной близости от умирающего, тем более не убивая самостоятельно. Они были повсюду, смерть и жизнь пребывали в динамическом равновесии, и даже если бы Зверю по‑прежнему требовалась еда, он не остался бы голодным. Но ему больше не нужно было есть. «Ex nihilo nihil fit» перестало быть законом. Рассуждения Лукреция о природе вещей, верные для тварных существ, не распространялись на нетварных. Посмертные дары нужны были, чтобы поддерживать материальную форму, лечить, защищаться от смертельных повреждений, но не для того, чтобы просто быть.

Он понимал, как это работает, профессор Даргус объяснил и, объясняя, перевернул всю сложившуюся систему представлений о законах мироздания. Понять получилось. Принять – пока нет. Зверь всегда думал, что мыслит рационально, а оказалось, что его рациональность ограничена жёсткими рамками. Досадное открытие. Разочаровывающее.

– Я всё равно хочу убивать, – признался он неожиданно для самого себя.

Говорить о таком можно было с Эльриком, только с ним, ни с кем больше. Остальные, даже Ринальдо, слишком… люди? Нет. Не в том дело. Слишком не‑шефанго, чтобы поверить, что желание убивать – плохая привычка, а не пугающая, противоестественная потребность. Зверь сам думал, что это пугающе. Но до знакомства с профессором Даргусом не находил в жажде убийства ничего противоестественного. Он, в конце концов, с четырнадцати лет только тем и жил, что убивал. Первый хозяин объяснил ему, что он не человек, а значит, ему позволено то, что не позволено людям. До тех пор, пока люди не найдут способ убить его самого.

Оказалось, что дело вовсе не в его природе. Дело в его непонимании своей природы. В незнании, в слабости, в неумении быть собой. В неспособности – это было хуже всего – использовать себя с полной отдачей.

Даргус в результате стал последним, кому стоило бы признаваться в желании убивать. И кто, спрашивается, дёрнул за язык?

Маска грифа‑мизантропа на мгновение спала. Профессор удивлённо приподнял брови. Тут же, однако, привычно нахмурился и фыркнул:

– Вы последние полгода служите живым щитом для своих пациентов. Музыка, сводившая их с ума, им больше не слышна, зато вы слышите её за всех. Чему же тут удивляться, если вы постоянно пребываете на грани безумия? Когда начнут работать ваши устройства для аккумулирования некроэнергии, влияние уменьшится. Но полностью не исчезнет.

Не исчезнет, конечно. Некроэнергия, посмертные дары – лишь часть инферального излучения. Основная часть. А музыка, о которой говорит профессор, – всего лишь носитель, способ доставки посмертных даров из Ифэренн в тварный мир, но она слышна, и, выходит, что как раз она‑то и проедает мозги.

– Их самих это не радует, – сказал Даргус. – То, что вы называете посмертными дарами, в Ифэренн – основной ресурс. Самая ходовая… м‑м… валюта. Источник энергии. Средство обмена. На них построена экономика и тварных, и нетварных созданий. Прорывы, подобные тем, что возникают в нашем мире, вредят обитателям Ифэренн меньше, чем нам, но никого не радует, когда… – Он неопределённо пошевелил пальцами, подыскивая подходящее сравнение.

– Когда деньги вылетают в трубу, – подсказал Зверь.

Он собирался сделать так, чтобы прорыв не закрывался. Именно это, а не создание аккумуляторов для посмертных даров, было основной задачей. Интересно, когда в Ифэренн это поймут, кого там сочтут главным врагом, его или Эльрика, на территории королевства которого окажется источник новой энергии? Любой расклад сулит неприятности, потому что проблемы Эльрика Зверь уже привык воспринимать как свои. Иначе и быть не могло.

– О нём можете не беспокоиться, – буркнул Даргус, и на сей раз его неприязнь отнюдь не была маской, – ваш… покровитель – первый враг всего живого в любом из миров. И мёртвого, кстати, тоже. Смерти ему желают все, но от него не избавиться.

Это от Меча не избавиться. Да и то не факт. Можно же убить одновременно все воплощения. Как‑нибудь так постараться и в четыре руки… в смысле в два меча… Санкрист и Светлая Ярость вместе… Маловероятно, но теоретически возможно. Хорошо, что у Санкриста сейчас нет хозяина, вполне достаточно того, что хозяин Светлой Ярости ненавидит Эльрика лютой ненавистью. И доказал, что этот конкретный Эльрик отнюдь не неуязвим.

Говорить об этом профессору Зверь, понятно, не стал. Даргус знал о том, что Эльрик – это Звёздный, все демоны, наверное, об этом знали и все инферналы, но остальное – то, что касалось личных счетов Хеледнара к Эльрику, ставших личными счетами Светлой Ярости, – должно было остаться между Хеледнаром и Эльриком.

– Ну а что касается вас и остальных учёных, работающих над вашим проектом, то для того мы с вами и нужны, чтобы инфернальный прорыв не превратился в инфернальное вторжение, если обитатели Ифэренн попытаются остановить работу энергоперерабатывающей установки и закрыть прорыв.

– Мы с вами? Вдвоём? – Зверь сам не понял, удивился он или пришёл в восторг.

– При поддержке вашего громилы, я полагаю, – уточнил Даргус сухо.

Определённо, когда он говорил об Эльрике, он испытывал неприязнь. Настоящую, не напускную. Что они когда не поделили, интересно? И у кого это лучше выяснить?

Вопрос, нужно ли выяснять, даже не стоял. Надо знать, почему два существа, одного из которых ты любишь, а ко второму испытываешь самую глубокую симпатию, терпеть друг друга не могут. Эльрик ведь тоже о профессоре отзывался не лучшим образом.

Эльрик, впрочем, не был исключением. Даргуса не любили все, кроме ректора университета. Внешность обманчива, и профессор своей пользовался, чтобы усугублять неприязнь. Ему так было проще. Прекрасный повод не общаться ни с кем, кроме сотрудников собственной кафедры и опять же ректора.

Втроём, значит. Против всех демонов и духов Ифэренн. Ну а что, нормальный расклад.

– Может, как‑нибудь обойдётся, – пробормотал Зверь.

– Даже если нет, вас ведь это не остановит.

Что правда, то правда.

 

Он и подумать не мог, что остановит его не угроза вторжения из Ифэренн, а сам профессор. Или, точнее… нет, всё‑таки Ифэренн. Зверь оказался переведён из практиков в теоретики стремительно – мгновенно – и непоправимо.

Безвыходно.

После первого же появления в строящемся научном лагере.

 

Когда начался монтаж стабилизатора прорыва и трансформатора посмертных даров, прошедших испытания в Удентальском университете, они с Даргусом, естественно, отправились в Харар. Проследить за сборкой и поприсутствовать при запуске. Дело‑то важное. На самотёк пускать нельзя.

Туда все явились. И учёные, и инженеры, и десяток хиртазов Эльрика, и ещё какие‑то люди и эльфы, то ли маги, то ли нет. Последних окружала многоцветная аура, нехарактерная ни для кого из виденных Зверем магов (у тех ауры были разных оттенков одного цвета), и отличало наличие оружия. Холодного и огнестрельного, то есть энергетического.

– Братство, – ответил Даргус на невысказанный вопрос. – Охраняют полигон и лагерь. Специалисты по уничтожению опасной нечисти и неупокоенных.