Откровение. Цикл «Принц Полуночи»

– Ну, ангел‑людоед есть точно.

К этому нужно было привыкнуть. Наверное, на то, чтобы привыкнуть, потребуется время. Там, в Саэти, кроме ангела не было никого. Чужие друзья, чужая любовь, чужая семья. Не потому чужие, что принадлежали Чудовищу, а потому, что тот, переломанный, искалеченный с юности, просто не мог… что? дружить? любить? принимать любовь?

Нет, это всё было, но как‑то не так. Неправильно.

Непонятно.

– В Саэти нужен был Меч, – сказал Эльрик. – А у него ни души, ни чести, ни совести. Это немного мешает. Потом. Когда приходишь в себя и понимаешь, что сделал и чего не мог не сделать.

Разбившаяся ледяная маска. Чёрная кровь на руках, на когтях, выдирающих сердца из‑под рёбер. И смертельный холод потом.

Когда приходишь в себя.

– А вот это как раз не Меч. Это керват. Он и во мне есть, – Эльрик улыбнулся, показав клыки, – в каждом из нас. Ты был разочарован, когда увидел. Но не испугался.

– Я ревновал, – буркнул Зверь. – Думал, что я у тебя один.

– Ты у меня один.

– Знаю.

Не нужно ему было время, не нужно было привыкать. Всё изменилось, кроме главного. Эльрик – это Эльрик. Здесь он настоящий, а в Саэти впускает в себя чужую личность. Только и всего. Зверь сам всё время впускает в себя чужие личности, и Князя это никогда не напрягало.

– Потом, – сказал Эльрик, – когда Роджер меня соберёт во что‑нибудь дееспособное, я покажу тебя всем. И всех – тебе.

– Здесь, чтоб всегда быть рядом с тобой, надо стать очень общительным, да?

– Не похоже, чтоб это тебя расстраивало.

– Я же волк, – напомнил Зверь, – волки стайные. Если твоя стая меня примет…

– Ох, мальчик. – Это была уже не просто улыбка, Эльрик почти смеялся. Совершенно неожиданно притянул Зверя к себе, обнял. – Ты всё узнаешь. Придёт время, и узнаешь. А семья примет, не сомневайся. Ринальдо тебя чуть не убил, когда увидел, говорит, ты тоже его первым делом прикончить хотел. Значит, сразу друг друга ровней признали. Лучше рекомендации и не придумать.

 

ГЛАВА 1

 

Вопросы повсюду, я их чувствую, вижу, слышу,

И я отвечаю, не жалея ни сил, ни лет;

Иной существует, потому что, к примеру, дышит,

А я существую, если только знаю ответ.

Тим Скоренко

 

– Я вижу, господину фон Раубу не интересна обсуждаемая нами проблема. Возможно, господин фон Рауб, вы знаете больше, чем мы. В таком случае, не сочтите за труд поделиться этими знаниями.

Ну вот с фига ли «фон Рауб», когда с первой недели знакомства стал для профессора Лейдера Вольфом? Наверное, с того, что не стоит во время семинара рисовать, а стоит слушать, о чем говорят остальные. Да, даже если ты гений, даже если у тебя осаммэш и даже если вся профессура прочит тебе блестящее будущее.

Зверь отложил стило и взглянул на Лейдера с укоризной.

– Нет, профессор, я знаю не больше, чем вы. – Он осознал двусмысленность заявления и смягчил слова улыбкой. Обижать преподавателя не хотелось… было незачем…

Зеш! В последнее время обижать хотелось всех.

Было незачем.

– Но мне кажется, что причину синдрома Деваля нужно искать снаружи, а не изнутри.

По аудитории прошёл быстрый говорок, недоумённый и заинтригованный. За три месяца здесь успели привыкнуть, что он, если о чём и говорит, то всегда о чем‑нибудь интересном. Но за три месяца по синдрому Деваля не было ни одного семинара, этот первый, и Зверь не собирался превращать его в… эм… в семинар? Не собирался выносить на обсуждение то, что было интересно ему самому. То, что пока даже подозрениями назвать было нельзя. Они тут, все пятнадцать человек, для того вроде и собрались, чтобы поговорить о регулярных вспышках душевных болезней, не имеющих никаких общих симптомов, кроме регулярности, да толку‑то об этом разговаривать? Ринальдо утверждает, что вспышки эти существовали всегда, сколько он себя помнит, а он себя две с половиной тысячи лет помнит. Закономерность открыл Рене Деваль – он преподавал и у Ринальдо, и у Роджера в незапамятные времена, когда эти двое были студентами, – и с тех пор ничего существенно не изменилось, кроме условий содержания пациентов.

Ну и какие тут, к акулам, семинары?

Лейдер, однако, ждал, и остальные ждали, и Зверь пожал плечами:

– Я же говорю, это даже не подозрения. Добавить мне пока нечего, а цитировать страницы учебников на семинарских занятиях по меньшей мере странно.

Что всегда умел, так это наживать себе недоброжелателей. Ладно хоть друзьями обзаводился с той же лёгкостью. Вот и сейчас каждый присутствующий примерил его слова на себя. Правильно. Тема‑то интересная, на данный момент – одна из самых актуальных. Вспышки синдрома Деваля – лучшее время, чтобы сделать карьеру в психиатрии. Что ж вы дальше учебников‑то не заглядываете, господа интерны?

– Однако есть статистические данные, – продолжил он негромко, заставляя аудиторию прислушиваться к каждому слову, – из которых можно сделать выводы: наиболее эффективно синдром Деваля удавалось лечить в помещениях, экранированных от внешнего магического излучения.

– Где ты нашёл статистику? Кто проводил исследования? Когда? В какой клинике? – Вопросы сразу со всех сторон. И Лейдеру, кстати, тоже очень интересно услышать ответы. Потому что исследований не проводилось.

Официально – нет.

– Я выложу данные в факультетскую сеть, – пообещал Зверь.

И вернулся к рисованию. Нет, ну в самом деле, профессору не на что жаловаться, семинар из унылого обмусоливания безнадёжной темы на глазах превратился в пламенную дискуссию.

Кто‑то просто‑таки рождён, чтобы преподавать. И лечить. И летать. И рисовать…

Невидимые стороннему наблюдателю, на виртуальный монитор кундарба ровными рядами выбегали неотличимые друг от друга картинки.

Метроном. На черной матовой подставке. И потрескавшийся череп скалится неровными зубами, отсчитывая неслышный, размеренный костяной ритм.

Преподавать, лечить, летать, рисовать.