Оттолкнуться от дна

И куда‑то они эту бутылочку з‑засунули. Прошла пара недель. И однажды Гречко смотрит – бутылочка на видном месте – и наполовину пустая. Сразу мысль: «Вот же мерзавец! Две недели тут задницами тремся – и он втихаря пьет!» Желание, говорит, было – сразу убить. Но там у них специально предусмотрены такие сеансы связи – один на один с психологом. Все начистоту, чтобы ничего в себе не держать, а то, и вправду, до с‑смертоубийства дойдет. Вот Гречко на таком сеансе все рассказал. А ему Земля отвечает: «Мы ждали этого разговора. Это мы специально попросили Губарева выложить бутылочку на видное место. Он ее еще вчера нашел, полупустую, и на тебя подумал. Скорее всего, пробка неплотная, исп‑парилось».

– Это было на самом деле? – недоверчиво спросил Егор.

– Я ж говорю: от самого Гречко с‑слышал! Вообще, в замкнутом пространстве психологические проблемы возникают буквально на пустом месте. В море пойдешь – на своей шкуре испытаешь! И, кстати, эта история имела продолжение.

В следующий п‑полет Гречко отправился на станцию «Салют‑6» – уже почти на сто дней. К тому времени технология орбитальных полетов была отработана гораздо лучше. На станции – и тренажеры, и упражнения специальные, и сменные спортивные костюмы – не стирать же на орбите!

И вот, когда Гречко доставал себе новый костюм, из отделения с бельем выплыла полуторалитровая фляга с надписью «Элеутерококк К». Ее заложил туда кто‑то на Земле, памятуя ту, первую, историю. Когда Гречко и Романенко попробовали содержимое, оказалось, что это – к‑коньяк. Посчитали – на весь полет каждому выходило в день граммов по восемь. Не напьешься, но Землю‑матушку вспомнишь. У них там была с собой колода эротических игральных карт. И вот сложился целый ритуал: каждый вечер, отходя ко сну, они выбирали из колоды девушку дня, и выпивали за нее по глоточку. М‑мужики – они и в космосе мужики.

Один раз только Гречко позволил себе сразу д‑десятикратную дозу, когда из‑за неполадок со скафандром перемерз во время выхода в открытый космос.

Но где‑то на п‑половине фляжки случился облом. Коньяк перестал из нее выдавливаться. Космонавты ее и сосали, и трясли. П‑пенится, а не вытекает! Решили для хохмы оставить полупустую фляжку следующему экипажу станции – пусть п‑поупражняются!

А те ум‑мудрились допить все до дна! «Как? – изумлялся Гречко. – Это невозможно!»

Оказалось, возможно! К‑космонавты делали это вдвоем. Один поднимался под потолок станции и приставлял фляжку к губам. Второй бил его по голове. Тот летел вниз, и коньяк по инерции затекал ему в рот.

– А, помнишь, хохма была, когда по телику вели прямую трансляцию стыковки со станцией «Салют». Все в ручном режиме, нервы напряжены. И вот командир «Союза», подруливая к станции, прицелился – там крестик такой прицельный, помните? – и неторопливо так говорит: «Сейчас мы вам шершавенького вставим!» И это прошло по центральному телевидению! В ЦУПе все только глаза выпучили! К вечерним новостям все это, конечно, вырезали.

– Кстати, с этим стыковочным шт‑тырем вышла большая проблема, – припомнил Юра. – Когда готовили программу стыковки «Союз‑Аполлон». У американцев стыковочный узел был аналогичный, типа «папа‑мама». Казалось бы, согласуйте р‑размеры – и вперед! Но возникла проблема: никто не хотел быть мамой! И мы, и американцы хотели вставить партнеру «шершавенького»! И только из‑за этого пришлось разрабатывать совершенно новую систему стыковки! Такие, помните, трехлапые захваты, од‑динаковые с обеих сторон.

 

В десять часов утра Егор вошел в комнату, где сидели три молодые женщины: Татьяна, Вера и Жанна. Это были новые сотрудницы экспедиции, мурманчанки, поступившие в его полное распоряжение, «три грации», как сразу окрестили их калининградцы. Действительно, все три женщины были одного роста и на удивление хорошо сложены. И у всех троих мужья находились в долгом плавании. На этом, правда сходство между женщинами заканчивалось. Татьяна была уверенной в себе яркой шатенкой, Вера – спокойной и тихой блондинкой с грустными голубыми глазами, а Жанна – веселой и темпераментной черноокой брюнеткой с явной примесью цыганской крови.

Третий день они втроем наносили на карты, построенные Егором, данные об уловах, полученные из архивов «Севрыбы».

– Ну, как дела? – спросил молодой начальник с некоторой игривостью в голосе, которая неизбежно появляется у каждого мужчины, когда он руководит миловидными женщинами.

– В целом получается неплохо, – ответила Татьяна, самая серьезная, аккуратная и ответственная из троих. – Почти все совпадает.

Егор склонился над картой. Она не могла не радовать. Точки, обозначающие уловы мойвы судами всех флотов, буквально облепили фронты. Закономерность была налицо.

Но некоторые крупные уловы попадали на такие места, где никаких фронтов не было и в помине, и, к своей досаде, Егор понятия не имел, как объяснить там скопление рыбы.

– Вот засада, хрень какая… – в задумчивости проговорил он незаметно для самого себя. Сотрудницы с иронией переглянулись, дескать, сразу видно: стратег!

– А, ну‑ка, дайте мне сводку об этом вот улове, – Егор ткнул пальцем в карту. Он еще не знал, зачем ему эта сводка, но интуитивно чувствовал: что‑то тут не так!

Татьяна немного покопалась и вынула из стопки копию радиограммы. Именно из них брались данные для нанесения на карту. Егор впился глазами в короткий текст. «Так, – бормотал он, как ему казалось, мысленно, но при этом смешно шевелил губами, веселя сотрудниц. – Координаты. Все точно. Дальше. Вылов 140 тонн мойвы за одни сутки. Повезло. Неплохой косяк. Небось, три раза тралили, и все три раза – полный трал. Но почему здесь? Кругом – однородная вода. Что‑то не то. Он еще раз всмотрелся в радиограмму. Дата. 30.04.1980. Последний день апреля. Ну и что? Стоп! Вот оно! Это предпраздничный день! Канун Первого Мая – Дня Международной солидарности трудящихся! Совпадение? В море работают и в праздники. Это ни о чем не говорит. И все‑таки…»

– Девочки, пожалуйста, отберите радиограммы тех уловов, которые не попадают на фронты, и выпишите их даты, хорошо? Сколько успеете – я зайду через час.

 

Когда Егор вернулся к дамам через час и просмотрел подготовленный список, он не мог сдержать улыбки и вздоха облегчения. Все разъяснилось.

За редким исключением, аномальные уловы были приурочены к двум числам – первому мая и седьмому ноября. Стремясь отрапортовать о выполнении обязательств, взятых к праздничной дате, капитаны докладывали о липовых уловах, надеясь потом потихоньку перекрыть эту выдумку реальным выловом. Риск, конечно. Зато – премия, почет, фанфары. Некоторые особо рьяные – это потом удалось установить, собрав несколько их радиограмм подряд – отчитывались об уловах даже на переходе между двумя промысловыми районами, когда судно идет на всех парах с убранными орудиями лова и рыбачить не может в принципе!