Оттолкнуться от дна

Он вытащил из‑под папки черный прямоугольник размером в половину писчего листа и толщиной около сантиметра. Егор повертел штуковину в руках. Крепкий, однородно‑черный материал совсем не походил на шкуру живого существа. Скорее, его можно было принять за плотную резину или пластик.

– Да, – согласился с ним Передерий. – Только ни резина, ни пластик трения об дно не выдерживают. А тюленья шкура – держит! И вот смотри. По нижнему переднему краю донного трала проходит мощный трос. Называется нижняя подбора. К ней крепятся бобинцы – вращающиеся железные шары размером с футбольный мяч. Они скачут по дну, взрыхляя и побивая все на своем пути. Донный трал – орудие страшное! Он выгребает со дна все живое. Потом на этом месте еще долго остается широкая безжизненная полоса.

Передерий с аппетитом откусил кусок бутерброда и запил его очень сладким чаем, отхлебнув из огромной личной кружки. Круглые очки его при этом запотели. Сняв их и протирая носовым платком, он продолжил лекцию:

– Пелагический трал устроен совсем по‑другому. Его название происходит от слова «пелагиаль», что означает – толща воды. Этот трал – из толстой капроновой сети, иногда довольно сложного покроя. Для лова мелкой рыбы, такой, как мойва, внутрь этой сети вставляется другая, более частая сетка – «рубашка». Рубашка намного меньше самого трала. Казалось бы, рыба может ее запросто обогнуть и уйти сквозь широкие ячейки основной сети. Но специальные исследования показали, что даже очень разреженная сеть так баламутит воду, что рыба воспринимает ее как сплошную стену, пугается, сбивается к центру и, в итоге, попадает прямиком в рубашку.

Егор удивленно покачал головой: «Надо же!»

Передерий по очереди поднес протертые линзы вплотную к близоруким глазам, проверяя чистоту стекол, вернул очки на переносицу и продолжил:

– Чтобы все это хозяйство не запуталось и раскрылось, как надо, по верхней подборе трала привязаны поплавки, или кухтыли, а по нижней – грузила. Кухтыли тянут вверх, грузила – вниз, и так обеспечивается вертикальное раскрытие трала. А по горизонтали трал раскрывают доски – две пластины по бокам трала. Они работают, как крылья, и под действием встречного потока воды разъезжаются в стороны, растягивая трал далеко по бокам от судна.

В стремлении объяснить процесс раскрытия трала как можно нагляднее, Передерий развел в стороны пухлые ладони с растопыренными пальцами и стал похож на персонажа картины Репина «Охотники на привале».

– Тросы, на которых тащат трал, называются «ваера́». Глубина, на которой он идет, может регулироваться как скоростью хода судна, так и длиной ваеро́в, выматываемых с лебедок. И правильно соотнести все это, управляя одновременно рулями, двигателем и лебедками и ориентируясь по эхолотам – целое искусство! Можно же запросто и мимо косяка протралить, хотя, казалось бы, он – вот он! Тем более, трал‑то вон насколько отстает от судна! Попробуй, пойми, где он там сзади мотыляется! Если улов большой, то перед тем, как вытаскивать на палубу всю эту массу рыбы, в трале‑то ее бывает шестьдесят тонн и больше, к ваерам для поддержки добавляют особо прочные тросы – «понедельники».

 

После такой лекции Егор теперь, услышав в рубке распоряжение капитана о «понедельниках», сразу смекнул, что трал ожидается знатный, многотонный и что именно надежда на удачную рыбалку как раз и вызвала ту широкую улыбку на лице «майора».

Понаблюдав еще немного, как капитан со штурманом и рулевым увлеченно, с рыбацким азартом, маневрируют тяжелым неповоротливым кораблем, ведя его над рыбным косяком так, чтобы устье, то есть передняя часть трала, захватило самые плотные скопления, Егор тихонько покинул рубку и направился к своей каюте.

Там он надел выданные боцманом резиновые сапоги, набросил на свитер телогрейку и двинулся в сторону промысловой палубы. Сюда уже подтягивались другие члены команды. Когда ожидается добрый улов, а, уж тем более, на первом тралении – никто не остается равнодушным. И, несмотря на окрики из репродуктора: «Посторонним – немедленно покинуть промысловую палубу!» – все выползают на свежий воздух, курят, трындят и как бы невзначай посматривают на вытаскиваемый трал.

Едва перешагнув высокий порожек дверного проема, Егор зажмурился и остановился под навесом, защищавшим от ледяного дождя. Тут все было залито ярким светом прожекторов. И в этом свете фантастически смотрелся трал, высоко поднятый кран‑балкой, туго набитый рыбой и висящий над палубой, как гигантский батон вареной колбасы в серебристой оболочке, перевязанной джутовым шпагатом. Двое матросов возились у нижнего конца трала. Они, видимо, что‑то там развязали, потому что мощный вал серебра вдруг ухнул на палубу и растекся по всему так называемому «ящику». Воздух наполнился запахом свежеразрезанного огурца.

– Это мойва так пахнет? – спросил Егор у стоявших рядом.

– Да. Огурчиком, прямо с грядочки, правда?

Посреди палубы открыли какой‑то люк, и мойва стала туда уходить, как вода из ванны с выдернутой пробкой, даже закручивалась так же. Остатки сгребали швабрами.

Члены команды один за другим ушли внутрь корабля: кто заступать на подвахту по переработке рыбы, кто отдыхать, а Егор через опустевший «ящик» прошел на самую корму. Тут по бокам от слипа – наклонного спуска к воде для трала – было два выступа, огороженных поручнями.

Егор занял место на одном из этих выступов, наслаждаясь хотя бы недолгим, но отшельничеством, свежим морским воздухом и тишиной: главные двигатели судна молчали. Как вдруг вся иллюминация разом погасла! Наступила такая кромешная тьма, что отшельник почувствовал себя в ловушке. Как же он вернется – ни зги же не видно? Схватившись за поручень, Егор решил переждать, пока глаза хоть немного привыкнут к потемкам.

В этот момент по судну прошла дрожь – заработали главные двигатели. Потом проснулись винты, зашумели где‑то внизу, в темноте. Егор посмотрел туда, и у него захватило дыхание от неожиданной красоты увиденной картины. Он даже свесился за перила, рискуя сорваться за борт. От работающих винтов по воде веером рассыпались призрачные зеленые сгустки света. Они вращались в толще воды, размывались и мутнели, уходя в глубину и, наоборот, приобретали контрастность и яркость, выворачиваясь на поверхность. Егор читал о свечении планктона, но почему‑то думал, что такое бывает только в тропических широтах.

Корабль постепенно набирал ход, и скоро уже все море за кормой стало походить на звездное небо со своими галактиками и туманностями. Егор стоял, завороженный увиденным, пока не почувствовал, что замерз. Тогда он осторожно, на ощупь стал пробираться домой по скользкой качающейся палубе, среди тросов и лебедок, перемазанных солидолом.

 

С детства Егор привык считать, что есть праздники зимние – День конституции пятого декабря и Новый год; весенние – Восьмое марта, Первое и Девятое мая; и, наконец, осенние – Седьмое ноября.

Но в Мурманске все эти праздники были зимними. Что майская демонстрация, что ноябрьская – все одно: по белым сугробам с красными знаменами и транспарантами. При этом дворы завалены снегом выше головы, и мужики согреваются из горлышка прямо на узкой полоске расчищенного тротуара. Обходящие их женщины ворчат:

– Когда вы, уже, падлы, ее понапьетесь! Пройти невозможно!

Егор только что вернулся из моря и был приглашен своими сотрудницами на праздничный ужин – дома у Татьяны.