Оттолкнуться от дна

Поразмыслив над всем этим, он согласился выступить и даже не поставил в известность шефа. Тот как раз улетел в Москву.

«Ну, и хорошо, – подумал Егор. – Пусть будет сюрприз. Шеф тут со всеми разругался, приедет – а я со всеми помирился. Вот тут‑то я и скажу:

– Ну, что Антон Антонович? Кто был прав?

Еще благодарить будет!»

 

Готовился он тщательно. Написал полный текст доклада. Дважды прочел его вслух, засекая время. Сделал краткие тезисы, чтоб можно было просто поглядывать, а не читать все по бумажке. Лег уже за полночь и с утра еще раз отрепетировал.

Перед заседанием, поправляя галстук, он подмигнул себе в зеркало:

– Риск, конечно, но это нормально.

 

Доклад получился неплохой. Начал Егор с той негативной роли, которую сыграл в океанологии обычный ртутный термометр. Этот прибор имеет массу достоинств. Он – простой, недорогой, надежный, очень точный. Поэтому и стал основным инструментом на всех океанографических судах.

Но у него есть один недостаток: измерения можно делать только в отдельных точках, как правило, весьма удаленных друг от друга. Между точками делается плавная интерполяция данных, картина сглаживается. Фронты при таком сглаживании из поля зрения выпадают.

Нет, конечно, в океанологии давно известно, что существуют фронтальные зоны, в том числе и в Баренцевом море, но детальное их изучение не проводилось. Не исследована структура фронтов, их межгодовая, сезонная и синоптическая динамика, связь с течениями и водными массами, акустические свойства, влияние на биологические объекты, в первую очередь, конечно, на рыбу.

Егор увлекся, рассказывая о произведенных измерениях, выявленных закономерностях структуры фронтов, об их связи с поведением рыбы, о возможной экономии при разведке рыбных скоплений, о более эффективном использовании поискового флота.

Он даже сделал реверанс в сторону слушателей, честно признав, что сам – не океанолог, и подключение матерых профессионалов дало бы мощный толчок развитию проводимых исследований.

Слушали его со вниманием. Но каким‑то мрачным вниманием. Когда он закончил, председатель совета обратился к присутствующим – есть, мол, вопросы к докладчику?

Руку поднял мужчина средних лет, блондин со светло‑голубыми глазами и солидной окладистой бородой. Пиджак его костюма‑тройки в серую клетку был расстегнут, жилет плотно облегал упитанное брюшко́. Это был один из ведущих океанологов института, пользовавшийся здесь большим авторитетом. Никакого вопроса мужчина задавать не стал, а молча и решительно прошел прямо к Егору.

Выйдя, он мельком, как‑то пренебрежительно взглянул на докладчика, развернулся к залу и встал за видавшую виды деревянную трибуну, по‑хозяйски ухватив руками ее бортики – справа и слева – и упершись в нее туго натянутым жилетом – по центру.

– Добрый день, уважаемые коллеги! – начал он сочным приятным голосом.

Лица в зале оживились. Своего слушали совсем с другим настроением.

– Мой отец, как и я, был рыбаком, – выступающий сделал паузу и обвел сидевших таким взглядом, будто ожидал, что уже одна только эта фраза должна вызвать овацию. – И при этом ученым. Я думаю, многие из присутствующих его хорошо помнят. Так вот он говорил: «Рыбалка – это искусство. А искусство – это такая область, в которой каждый считает себя, если уж не специалистом, то, во всяком случае, человеком, имеющим право выражать собственное мнение». Хотя, как сказал незабвенный Козьма Прутков, «не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?»

На лицах слушателей затеплились одобрительные улыбки.

– Кто только ни учил нас ловить рыбу! – продолжал докладчик. – Каких только умников и аферистов ни повидали мы на своем веку! Вот дожились теперь и до того, что и учитель физики из Нальчика к нам со своими теориями пожаловал.

Выступающий повернулся в сторону Егора и одарил его унижающе‑снисходительной улыбкой.

– По поводу Вашего доклада, молодой человек, у меня к Вам только один вопрос, – в голосе океанолога зазвучали ёрнические нотки. – Знаете ли Вы, что в городе Москве есть такой Московский государственный университет имени Михаила Васильевича Ломоносова? Слышали? Прекрасно. Так во́т. В этом университете есть географический факультет. А на нем – кафедра океанологии. Ну, о таком, как я понимаю, Вы даже не слыхивали. А ведь здесь сейчас Вас слушали люди, многие из которых этот факультет окончили. А потом еще и диссертации защитили. Понимаете? Так во́т. Мой Вам совет: поезжайте и попробуйте туда поступить. Если получится – в чем я, правда, сильно сомневаюсь – то человек Вы еще молодой, время поучиться есть. А лет эдак через пяток – приезжайте, поговорим.

Улыбка на его лице достигла своей кульминации, выглядя почти добродушной. Но потом стала быстро блекнуть и таять, в голосе зазвенел металл, а взгляд блеснул ненавистью.

– Сегодня же, извините, говорить нам, увы, не о чем. Могу сказать только одно – жаль потраченных впустую ресурсов, жаль кораблей, отвлеченных от нормальной работы. Да и времени уважаемых членов совета и моего личного времени, потерянного сегодня на выслушивание всего этого антинаучного дилетантского бреда, просто жаль. Извините. Прошу все это занести в протокол, а стенограмму сегодняшнего заседания предлагаю разослать во все заинтересованные инстанции. Спасибо за внимание.

Выступающий кивнул председателю совета и даже не стал возвращаться в зал, сразу направился к выходу. Заседание было окончено. Члены совета поднялись, и, обсуждая друг с другом какие‑то свои сторонние дела, стали неторопливо покидать помещение. На Егора, если и падали взгляды, то как на пустое место. Он был уже отработанным материалом. Как там, у Шиллера: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Ошеломленный, с пылающими от стыда и возмущения щеками, он растерянно стоял, пока зал не опустел.

 

Рассылка стенограммы была произведена очень оперативно. Шеф вернулся из Москвы, уже имея ее на руках.

– На, читай, – усмехнулся он, вручая ее Егору. – Я ж тебе говорил: не суйся ты в это осиное гнездо!

Егор сел, вчитываясь в строки стенограммы. Она была довольно достоверной, но именно в этой «почти полной» достоверности и скрывалась иезуитская хитрость. Некоторые слова в его выступлении были так умело пропущены, что все сказанное превращалось в какую‑то бессвязную и бессмысленную галиматью. И, напротив, кое‑какие разговорные обороты, которые он, волнуясь, вставлял иногда в текст основного доклада – все‑таки не по бумажке читал – были подробно выпячены и представлены как главная суть выступления. В результате в целом создавалось впечатление полной абракадабры и вопиющего непрофессионализма. Редакторы, создававшие этот шедевр, видимо, повеселились от души.

– Антон Антонович, но ведь они сами меня позвали. Сказали, что хотят разобраться.