Пардес
– А, значит, фрум[1]. Штетл[2]. Черные шляпы.
Как же мне было неловко. Должно быть, Ноаху, чья жизнь, по всей видимости, состояла из спортивной славы, пляжных домиков и летних вечеринок, я показался степенным учеником раввина, забредшим не в тот мир – или, по крайней мере, не в тот двор, то‑то смеху. Мне не привыкать быть чужаком. В прошлой своей жизни я был чужаком, но таким, который понимает, что законы, управляющие всеми сферами жизни – как жениться, как думать, как завязывать шнурки, – неизменно продиктованы представлениями о морали. Теперь же, с Ноахом, я тоже был чужаком, но другим – тем, кто пытается спрятаться у всех на виду, не понимая, какие здесь действуют законы. Здесь притворяться своим будет еще труднее, чем в Бруклине, подумал я.
– В общем, да, – ответил я.
Он рассмеялся.
– Тут все немного иначе. У нас здесь соблазнов побольше, чем в “Тора…”… Как там дальше?
– Тмима.
– Да. Точно. Там ведь наверняка учатся одни парни?
Я скривился: как же быстро он меня раскусил.
– К сожалению, – признался я, стараясь сохранить хотя бы подобие самоуважения.
– Я бы в такой школе не выжил. Чокнулся бы, точно. – Он потер бицепс. – Идем, я тебя познакомлю.
Я нервно подошел вслед за Ноахом к краю выложенного мрамором бассейна. К нам подплыли две девушки.
– Дамы, – сказал Ноах, – знакомьтесь, это Ари Иден. Ари, это моя девушка Ребекка Надлер, а это не моя девушка, София Винтер.
– Рад познакомиться, – произнес я.
– Привет. – Ребекка подплыла ко мне, чтобы пожать руку. Ноах бросил на нее предостерегающий взгляд, она остановилась и, не растерявшись, помахала мне рукой. Она была высокая, спортивная, с волнистыми каштановыми волосами, большими зубами и крупными чертами лица. Но я не отрываясь смотрел на Софию, которая молча двигалась к бортику, – темные волосы, молочно‑белая кожа, острый, чуть угловатый нос, тонкие, но сильные руки, небесно‑голубые глаза.
Ноах хлопнул меня по спине: я слишком долго таращился на Софию.
– Откуда ты приехал? – Ребекка смотрела на меня с любопытством.
– Из Бруклина.
– В Нью‑Йорке замечательно, правда?
Я едва не ляпнул, что моя жизнь в Нью‑Йорке была какой угодно, только не замечательной, но вместо этого, повинуясь правилам приличия, кивнул.
– Здесь чересчур жарко. Я ужасно хочу переехать на север, хотя и знаю, что Ноах никогда не расстанется с родителями. Да ведь? – Она схватила его за руку и утащила обратно в бассейн.
Ноах со смехом плюхнулся в воду. Они вынырнули, Ребекка обхватила его сзади за шею. Я смущенно наблюдал, как они обнимаются. Вода касалась краев моих брючин, мочила мои новые черные кроссовки “Нью Бэланс”, но отойти я не решался. Я выдавил милую улыбку.
– Ничего, привыкнешь. – София подошла ближе. – Они все время обнимаются. – Пока она говорила, я не мог отвести взгляд от ее небесно‑голубых глаз, и меня бросало в пот сильнее, чем от палящего солнца Флориды. Я вдруг поймал себя на том, что слишком часто моргаю и стою раскрыв рот. – Они вместе с шестого класса.
– Давно.
– Да, но мы‑то с ней дружим с четвертого. А это значит… – она выдержала театральную паузу, – что все эти годы я пользуюсь славой “третьей лишней”.
– Да, беда, мы никак не можем от нее избавиться. – Ноах набрал в рот воды и фыркнул в Ребекку. Та в ответ тоже плеснула в него водой. – Может, сплавим ее тебе?
София смущенно улыбнулась, убрала мокрые пряди со лба и, переступив с ноги на ногу, устремила взгляд на зеленое поле за изгородью. В глазах ее мелькнула тень.
– Ты же не против? Она ведь такая красивая. – Ребекка лежала грудью на спине Ноаха. – Правда, Ари?
Я вспыхнул. Да, хотел ответить я, да, она очень красивая, я в жизни не видел никого краше. Вместо этого я пробормотал что‑то неразборчивое, пристально разглядывая грязь на кроссовках. Подняв глаза, я заметил, что София смотрит на меня.
– Так ты к нам присоединишься?
– Не могу, – по‑дурацки ответил я. – Плавки не захватил. Да и нам уже пора возвращаться… мы еще вещи не разобрали…
Она снисходительно рассмеялась.
– Я так понимаю, в Бруклине одноклассники и одноклассницы вместе не плавают. – Она отбросила волосы за спину, скользнула ко мне и, с вызовом глядя на меня, протянула руку. Я моргнул, помедлив, взял ее за руку и помог ей вылезти из бассейна, стараясь не думать о том, как возмутительно близко ее тело, как вода капает с ее подбородка, шеи, живота, бедер прямо мне на одежду, я отчаянно силился не глазеть на Софию, которая подошла к шезлонгу, взяла полотенце и принялась вытираться, и уставился на золотой браслет с гравировкой из скрипичных ключей, охватывавший ее левое запястье.
На ее шезлонге лежало “Бледное пламя”. Мне на лето задали ту же книгу.
– Нравится? – спросил я, стараясь увести разговор от моей вопиющей социальной неполноценности.
– Общаться с тобой? – София вытерла лицо полотенцем. – По‑моему, не очень‑то интересно. Или ты так не считаешь?
– Набоков. – Я указал на книгу.
Она явно удивилась, что я вообще произнес эту фамилию.
– А ты о нем разве слышал?
– Прочитал месяц назад. Так что да.
– Странное совпадение.
– Вряд ли. Мне в школе задали.
– В какой школе?
– “Коль Нешама”.
– Я думала, ты в двенадцатом.
– Так и есть.
Она набросила полотенце на плечи, как плащ, поправила черный купальник.
[1] Религиозный, благочестивый (идиш).
[2] Штетл – еврейское местечко, здесь в переносном смысле: нечто провинциально‑ортодоксальное (идиш).
