Побег

Он ведь даже не догадывается, почему Лёша не советуется с ним. Да и что вообще это значит – советоваться? Тысячелетний голос обиженно скрипел у него в ухе. Он ни с кем не советовался. Просто делал своё дело, жил свою жизнь, зарабатывал свой опыт, совершал свои ошибки. Потому что всегда с него спрашивали, требовали, критиковали, делали замечания, отчитывали, наказывали, указывали. Если бы ещё и советовался, то до сих пор бы не носил погоны капитана первого ранга, не был бы командиром подводной лодки. Советоваться хорошо, когда никуда не спешишь, когда хочется порассуждать, пофилософствовать. С дедом он всегда говорил аккуратно. Потому что даже тысячелетний дуб может завалиться и придавить собой. Старшее поколение всегда норовит научить. Пусть учит. Ему не сложно выслушивать слова, шуршащие не громче листвы на ветру.

Ты ведь у нас один. Воспринимай эти слова как хочешь, но у меня нет дочерей. А сын есть. Я же тебя из роддома забирал, отца твоего и рядом не было, уехал служить. С тобой вот постоянно общаемся, что‑то да как‑то чему‑то учишься. Поэтому и сын. А другие родственники даже сообщения раз в неделю не напишут, даже не позвонят раз в месяц, чтобы просто спросить про здоровье, узнать, как дела. Я уже давно живу одним днём, что завтра будет – неизвестно. День прожил – уже хорошо. Далеко планы не построить. Хоть бы одна из дочерей спросила, как у отца дела. Никому не интересно. Вот поэтому и сын. Вот поэтому. Мать твоя пишет всегда один вопрос и потом пропадает. И как это называется? Я больше всего не терплю неблагодарность. Больше всего.

Лёша был единственным в семье, кто общался регулярно и со всеми. Конечно, насколько хватало времени на берегу. Он всегда знал, как у кого дела, почему кто‑то с кем‑то не разговаривает. Между его родственниками происходила постоянная ротация тишины – то разговаривают друг с другом, то какие‑то размолвки. Он видел все те мелочи, все те неприметные занозы, которые являлись причиной конфликтов и противостояний. Он наблюдал все эти конфликты и в своей названой семье – у экипажа подводной лодки. Хоть коллектив был сугубо мужским, страсти здесь тоже накалялись и кипели, выкипали и остывали. Но за любым конфликтом, хоть малым, хоть большим, всегда скрывалась нелепость, мелочь, незаметный осколок. Который никто не замечает, продолжает идти, разбивая ноги в кровь, страдая, но даже не думая найти этот самый осколок и вынуть. Мать хотя бы писала деду, Оля уже давно с ним не разговаривает, считая, что он попросту её не любит, а заставить любить невозможно. Мать при этом говорила, что Оля всегда была его любимицей. Потеряли они друг друга и вряд ли найдут. Осколок застрял уже где‑то глубоко, врос в кожу, при ходьбе режет и колет, но уже не достать, только хирургически. А зачем?

 

 

Конец ознакомительного фрагмента