Побег

Сердце странно билось. Бухало в грудь изнутри. Глухо било по рёбрам. Глухало. Будто хотело выйти. Или зайти. Предчувствие. Чего? Всё рано или поздно заканчивается. Всё рано или поздно начинается. Правда рано или поздно вскрывается. Как самоубийца? Что? Вскрывается, как самоубийца? Нет. Как лёд весной. Прошлым летом они с братом воровали товары к школе. Яркий и шумный школьный базар на площади возле здания администрации. Ветер пузырил полосатые палатки. Как парашюты. Людей много. Все взрослые. В основном воровал брат. Он мог стянуть с прилавка любой товар. Вечером они рассматривали добычу. Как пираты. Аррррргхх! Разноцветные тетради в одноцветную клеточку, дневники, ручки гелевые, карандаши, ластики. Зато покупать не нужно. Родители так и не узнали. Правда не вскрылась, передумала. И тогда сердце било отчаянно по рёбрам. Ноги были готовы без остановки бежать до дома. А бежать нужно было несколько километров.

Сколько километров он уже прошёл? Ноги болели вместе со спиной. Но выхода не было. Только сидеть в подвале, подогреваясь на трубе, как бутерброд с колбасой. Как‑то ему с собой в школу дали два бутерброда – гренки с яичницей сверху. До школы не донёс, выкинул где‑то по пути в кусты. Сейчас бы и их съел с удовольствием. А лучше просто чёрного хлеба с привкусом стали. И тогда бы прошли все ноги, вся спина.

В какой‑то Новый год Лёша отравился и поэтому долго отлёживался на кровати, а когда встал, ужасно ныла поясница. В квартире все спали, он думал, что болят почки, почти плакал, ходил по коридору и громко вздыхал, боясь кого‑то позвать вслух. Мать тогда всё же проснулась. Чего ты стенаешь здесь? Почки болят. Какие почки? Ты просто много лежал и отлежал спину. Иди ложись! И пошёл. Потом опять встал, прошёлся до кухни. Мысль о том, что это не почки, немного успокоила спину.

В подвале никакие мысли не успокаивали спину. Ещё ныла пятая точка, он ощущал свои задничные кости. Как они правильно называются? Кости как кости, как они ещё называться могут. Это в последних классах школы он будет хорошо знать биологию и анатомию, потому что будет учиться в химико‑биологическом. Сейчас же никакие знания в голову не приходили. Хотя его усиленно готовили к школе, запихивали знания. Все эти буквы алфавитные, все эти примеры арифмекакието. В последнее лето перед школой они вместе с отцом ходили в стоматологию, и отец накидывал примеры для решения в уме. Тогда он впервые умножил шестизначные числа между собой. Или ещё сколькотозначные. Кому нужны были эти цифры? Всегда всё нужно только родителям. Это тебе всегда ничего не нужно! Ты никогда ни о чём не думаешь! Будешь четвёрки домой приносить – дворником станешь после школы! И будешь там же возле школы дорогу подметать! Откуда такая уверенность? Мать работала в больнице, работает там и сейчас. Дороги не подметает. Отец служит на военном корабле. Тоже не подметает дороги. Наверное, и вправду стоит учиться, чтобы дороги не подметать. Но как же не хочется слушать эти крики! Они всегда недовольны. Что бы он ни делал.

Он спит? Или думает? Это мысли или яркие обрывочные картинки снов? Но вроде всё правда, всё это было. Хочется сползти с трубы и лечь на песке. Будто на море. Он был всего лишь раз на море. Самого моря не запомнил, только запомнил, что грудь сильно обгорела, намазывали сметаной, а окончательно прошла, когда какие‑то родственники намазали самогоном. Самочем? Само. Гоном. Мутная жидкость в бутылке. Так резко и сильно ударило по ноздрям, что голову вывернуло почти назад. И хотелось бежать без оглядки. Вот и убежал, теперь в подвале отсиживается. Сколько ещё придётся бегать? Главное – найти что‑то поесть.

Точно! Нужно к Серому зайти. Мана‑мана ты‑ты‑тыры‑ды‑ты, мана‑мана ты‑тыры‑ты. Потому что фамилия Манаков. В какой‑то программе по телевизору была эта песенка. В этой песенке ещё был большой надутый телефон и смешные длинные ботинки. Они когда‑то вместе ходили в бассейн. Потом Лёша в этот бассейн ходил с другим одноклассником, который как раз на первом этаже в доме напротив. Потом перестал ходить в бассейн. Родители запретили. Была тогда зима. Тёмное полярное утро. Одноклассник зашёл за ним. А где у тебя отец? Спит после дежурства. А мама? Да шляется где‑то. В бассейне был тусклый свет и тусклый голубой кафель. Тренер смеялась над ним, когда он попробовал нырнуть с тумбочки – нырнул скрепкой. Да уж, Лёша, скрепка у тебя хорошая получилась! Живот болит? Не болит. Только за смех обидно. Как назло, этот смех гулял эхом в голове и никак не мог выйти. Учился во вторую смену. Пришёл домой, и сразу в коридоре его встретила записка на зеркале. А где мама? Да шляется где‑то. Аккуратным отцовским почерком. Квартира звенела тишиной, но он знал, что родители в кухне. Ждут. Медленно разделся, повесил всё, что можно повесить, на крючки. Вместе с носом. Они сидели в полной тишине, только стучала стрелка часов. Не тик‑так. Тик тик тик тик тик. Больше ты в бассейн не ходишь и с Максимом не общаешься. А то набрался непонятных слов. И остался Максим одноклассником с первого этажа из дома напротив. С Серым никто не запрещал общаться. Мана‑мана. Хотя бы кусок хлеба у него попросить, пусть и без привкуса стали.

Он всё же сполз на песок. Лёг. Потолок был совсем близко, не так, как дома. Дома высокие потолки, до них даже отец не дотягивался, приходилось доставать лестницу, чтобы лампочку поменять. Иногда в их комнате заедал выключатель. Почему не включатель? Включателем была верёвка, которая свисала из белой пластмассовой коробочки под потолком. Приходилось стоять и дёргать. Дёргатьдёргатьдёргатьдёргать, снова дёргатьдёргатьдёрдёрдёрдёрдёрдёргать. Наконец‑то! В подвале ничего не висело у потолка, не было никакой коробочки. Потолок был тёмным. Светлее темноты, но всё равно тёмным. Песок был твёрдым и холодным. На море можно было греть ноги в нём. Зато спине легче стало. Представить, что на море: кричат чайки, глаза закрыл, потому что солнце, поливает всё тело жёлтым теплом. Настоящее море не так далеко от дома. Только в этом море даже летом не покупаешься. Ведь там холодно и сплошная чёрная плёнка сверху. Что это? Мазут. Как будто кого‑то зовут. Мазут! На тёплом море один раз был. И в телевизоре видел. Как в окне. Сейчас только холодный песок под спиной, холодное море где‑то не так далеко, как тёплое, и солнце. Ночное солнце. Полярный круг со своими полярными днями и полярными ночами. И где‑то ещё полярные медведи. Отец рассказывал.

Отец много чего рассказывал. Когда бывал дома. Ещё много за что наказывал. Когда снова бывал дома. Пока тебя не было, дети меня совсем не слушались. Брови прямые, голос тяжёлый, глаза высекают искры. Забирай их с собой лучше. Однажды брал на корабль. Точнее, на катер. Отец там командир. Да и дома он командир. Они с братом вели график дежурств по квартире и носили бело‑синие повязки. Кто дежурный – тот моет посуду. Взял их с братом на рыбалку. Правда, они ничего не поймали. Сидели в каюте и смотрели фильмы на видеомагнитофоне. А ещё свешивались через перила – рвало. Не перила, а леер, Лёша, леер. Посвящение в моряки – звали ихтиандра. Мать в ответ улыбалась. Привезли тогда с собой краба. Но не хотелось есть. Хотелось просто лечь и спать. Ихтиандр всю душу вынул. Лёжа на песке, хотелось краба. Хотелось хоть чего‑то, что сможет заглушить голод. Сны не помогали. Они в подвал не заглядывали.